Дилан Томас: Приключения со сменой кожи

Они открыли дверь и выбросили его на лестницу.

– Чертовы монашки! – донесся крик.

– Теперь ты.

– И старушку не забудьте. Осторожней с ее зонтиком, Доди.

Самюэль приземлился ступенькой ниже мистера Эллингема, за ним, держась за зонтик, вылетела миссис Дейси.

– Такой непродолжительный визит, – сказал мистер Эллингем. Он подставил под дождь ладонь с таким видом, будто высовывал ее в окно, сидя в комнате. У его головы по тротуару хлюпали чьи-то ботинки. Мокрые брюки и чулки касались полей его шляпы. – Только вошли и вышли. А где Джордж?

«Они меня раскачивали», – подумал Самюэль.

– Это напоминает мне моего старика. – (Лица миссис Дейси не было видно под зонтом, похожем на личную грозовую тучу на веревочке.) – Вошли и вышли. Вошли и вышли. На него раз посмотрят – и тут же выгоняют, не задумываясь.

– А «Гейспот»? Туда нельзя, старина. – Самюэль вполне серьезно подмигнул в темноту.

– Ты еще и с грузом. Размахиваешь бутылкой. На меня раз посмотрели и выгнали.

– Он носил с собой маленькую книжечку с видами мест, куда не мог поехать, и по субботам он туда отправлялся.

«Дурак, дурак, дурак», – сказал себе Самюэль.

Лестница внезапно осветилась, открылась дверь, и вышел Джордж Ринг. Он вышел осторожно и неторопливо, под приливы музыки и голосов, затихнувших, как только рассеялся дымный луч, вышел и встал на одну с миссис Дейси ступеньку, грива его кудрей золотилась в свете, падавшем из окошка над дверью, – божество или кентавр, явившееся из преисподней под обыкновенный дождь.

– Они там разозлились не на шутку, – сказал он. – У миссис Кэвенэх разорвалась юбка, под которой ничего больше не было надето. Боже мой, там внизу какой-то Древний Рим, она надела мужские брюки, и теперь у нее ноги точь-в-точь как у паука. Черные и волосатые. Почему вы сидите под дождем?

– Это безопасно, – ответил мистер Эллингем. – Под дождем безопасно и приятно. Это приятно и разумно – сидеть под дождем на лестнице. Здесь нельзя сшибить женщину бутылкой. Видите звезды? Это Арктур. Это Большая Медведица. Это Сириус, видите, такой зеленый. Венеру я вам не покажу. Хотел бы я быть дома. Хотел бы лежать в кровати под потолком. Хотел бы я лежать, как Роуз, под креслами.

– Кто, в конце концов, полез в драку? Пойдемте лучше в «Чериох».

– Это вопрос чести.

Они поднялись на улицу. Сначала Джордж Ринг, за ним мистер Эллингем, потом Самюэль и миссис Дейси. Она прятала его руку в своей.

– Не беспокойся. Прижмись ко мне. Замерз? Ты весь дрожишь.

– В «Чериохе» все пройдет.

«Чериох» оказался плохо освещенной, старой норой с крошечными огоньками. В темноте открой шкаф, где колышется на сквозняке, берущемся неизвестно откуда, ветхая одежда, пахнет нафталином и отсыревшим мехом, и разгляди горящую лампу, пылающие свечи и играющий граммофон.

– Ты уже натанцевался, – сказал мистер Эллингем. – Тебе требуется пространство. Типа Хрустального Дворца.

Миссис Дейси все еще держала Самюэля под руку.

– Со мной ты в безопасности. Ты мне симпатичен. Если мне кто симпатичен, я его не выпущу.

– И никогда не имей дела с женщиной, женщиной, которая не может подняться. – Мистер Эллингем указывал на женщину, сидевшую в кресле перед пинбольным столом с нарисованными на нем катерами. Та действительно постоянно пыталась подняться. Она порывисто двинула плечами. – Нет, нет, сначала ноги.

– Когда-то здесь был коровник, – сказал Джордж Ринг, – и на полу лежала настоящая солома.

Миссис Дейси никогда его не выпустит. Самюэль видел блеск симпатии за стеклами ее очков и во рту, твердом и изогнутом, как мышеловка. Ее холодная рука крепко держала его. Если он вырвется и побежит, она загонит его в угол и откроет зонтик у него в носу.

– И настоящие коровы, – добавил мистер Эллингем.

Танцующие и пьющие мужчины и женщины казались старшими братьями и сестрами тех, кто пил и танцевал в «Гейспоте», только не было ни одного черного. У них были темно-зеленые лица, лица цвета морской волны, с нарисованной зыбью у рта и волосами, которые как лишайник охватывали подбородки; красные и пурпурные, синевато-серые, полузатопленные, тускло-коричневые и липко заштукатуренные лица – с глазами цвета фиолетовых чернил или губами как жирный сыр, с розовыми щеками, розовыми веками, розовыми, как живот новорожденной обезьянки; лица табачно-желтые – с горчичными, крапчатыми глазами, как ржавчина, выступившая на побелке, лица с черными волосами, масляно блестевшими среди пергидроля, со щетиной цвета печенья с коринкой, с шеями как судки, наполненные молотым перцем; а головы их – это головы-моркови, головы-желтки, птичьи головы, головы лысые, как крысы.