– То есть как это?
– Просто оставить его в покое.
– Сделать вид, что мы не попали в него?
– Нет. Просто уйти.
– Так не делают.
– Почему?
– Во-первых, он мучается. Во-вторых, кто-нибудь может на него наткнуться.
– Понимаю.
– Но вам совершенно не обязательно идти с нами.
– Я бы пошел, – сказал Макомбер. – Мне, понимаете, просто страшно.
– Я пойду вперед, – сказал Уилсон, – Старик Конгони будет искать следы. Вы держитесь за мной, немного сбоку. Очень возможно, что он заворчит, и мы услышим. Как только увидим его, будем оба стрелять. Вы не волнуйтесь. Я не отойду от вас. А может, вам в самом деле лучше не ходить? Право же, лучше. Пошли бы к мемсаиб, а я там с ним покончу.
– Нет, я пойду.
– Как знаете, – сказал Уилсон. – Но если не хочется, не ходите. Ведь это мой «шаури».
– Я пойду, – сказал Макомбер. Они сидели под деревом и курили.
– Хотите пока поговорить с мемсаиб? – спросил Уилсон. – Успеете.
– Нет.
– Я пойду, скажу ей, чтоб запаслась терпением.
– Хорошо, – сказал Макомбер. Он сидел потный, во рту пересохло, сосало под ложечкой, и у него не хватало духу сказать Уилсону, чтобы тот пошел и покончил со львом без него. Он не мог знать, что Уилсон в ярости оттого, что не заметил раньше, в каком он состоянии, и не отослал его назад, к жене.
Уилсон скоро вернулся.
– Я захватил ваш штуцер, – сказал он. – Вот, возьмите. Мы дали ему достаточно времени. Идем.
Макомбер взял штуцер, и Уилсон сказал:
– Держитесь за мной, ярдов на пять правее, и делайте все, что я скажу. – Потом он поговорил на суахили с обоими туземцами, вид у них был мрачнее мрачного.
– Пошли, – сказал он.
– Мне бы глотнуть воды, – сказал Макомбер. Уилсон сказал что-то старшему ружьеносцу, у которого на поясе была фляжка, тот отстегнул ее, отвинтил колпачок, протянул фляжку Макомберу, и Макомбер, взяв ее, почувствовал какая она тяжелая и какой мохнатый и шершавый ее войлочный чехол. Он поднес ее к губам и посмотрел на высокую траву и дальше на деревья с плоскими кронами. Легкий ветерок дул в лицо, и по траве ходили мелкие волны. Он посмотрел на ружьеносца и понял, что его тоже мучит страх.
В тридцати пяти шагах от них большой лев лежал, распластавшись на земле. Он лежал неподвижно, прижав уши, подрагивал только его длинный хвост с черной кисточкой. Он залег сразу после того, как достиг прикрытия; его тошнило от сквозной раны в набитое брюхо, он ослабел от сквозной раны в легкие, от которой с каждым вздохом к пасти поднималась жидкая красная пена. Бока его были потные и горячие, мухи облепили маленькие отверстия, пробитые пулями в его светло-рыжей шкуре, а его большие желтые глаза, суженные ненавистью и болью, смотрели прямо вперед, чуть моргая от боли при каждом вздохе, и когти его глубоко вонзились в мягкую землю. Все в нем – боль, тошнота, ненависть и остатки сил – напряглось до последней степени для прыжка. Он слышал голоса людей и ждал, собрав всего себя в одно желание – напасть, как только люди войдут в высокую траву. Когда он услышал, что голоса приближаются, хвост его перестал подрагивать, а когда они дошли до травы, он хрипло заворчал и кинулся.
Конгони, старый туземец, шел впереди, высматривая следы крови; Уилсон со штуцером наизготовку подстерегал каждое движение в траве; второй туземец смотрел вперед и прислушивался; Макомбер взвел курок и шел следом за Уилсоном; и не успели они вступить в траву, как Макомбер услышал захлебывающееся кровью ворчание и увидел, как со свистом разошлась трава. А сейчас же вслед за этим он осознал, что бежит, в безумном страхе бежит сломя голову прочь от зарослей, бежит к ручью.
Он слышал, как трахнул штуцер Уилсона – «ка-ра-уонг!» и еще раз «ка-ра-уонг!», и, обернувшись, увидел, что лев, безобразный и страшный, словно полголовы у него снесло, ползет на Уилсона у края высокой травы, а краснолицый человек переводит затвор своей короткой неуклюжей винтовки и внимательно целится, потом опять вспышка и «ка-ра-уонг!» из дула, и ползущее грузное желтое тело льва застыло, а огромная изуродованная голова подалась вперед, и Макомбер, – стоя один посреди поляны, держа в руке заряженное ружье, в то время как двое черных людей и один белый с презрением глядели на него, – понял, что лев издох. Он подошел к Уилсону, – самый рост его казался немым укором, – и Уилсон посмотрел на него и сказал:
– Снимки делать будете?
– Нет, – ответил он.
Больше ничего не было сказано, пока они не дошли до автомобиля. Тут Уилсон сказал:
Читать дальше