Владимир Набоков - Смех в темноте [Laughter In The Dark]

— Входите, — сказала вернувшаяся тем временем кухарка. Он пригладил свои жидковатые волосы и вошел.

Марго лежала в кимоно на уродливой цветистой кушетке, заломив руки за голову; на животе у нее покоилась корешком вверх открытая книга.

— Какой ты шустрый, — сказала она, лениво протягивая руку.

— Ты как будто знала, что я сегодня приду, — прошептал он едва слышно. — Спроси, как я выюлил твой адрес.

— Я же тебе написала адрес, — сказала она и, вздохнув, приподняла кверху локотки.

— Нет, это было уморительно, — продолжал Альбинус, не слушая ее и с нарастающим чувством наслаждения глядя на эти накрашенные губы, которые он сейчас… — Уморительно — особенно этот твой кунштюк с воображаемой теткой, при помощи которой ты мне все баки забивала.

— Зачем ты ходил туда? — произнесла Марго, внезапно рассвирепев. — Ведь я же написала тебе мой адрес. Справа наверху, совершенно отчетливо.

— Наверху? Отчетливо? — повторил Альбинус, недоуменно насупившись. — О чем ты?

Она захлопнула книгу и привстала.

— Да ведь письмо ты получил?

— Какое письмо? — спросил Альбинус — вдруг приложил ладонь ко рту, и глаза его расширились.

— Я сегодня утром послала тебе письмо, — сказала Марго, вновь улегшись и глядя на него с любопытством. — Я так и рассчитала, что ты с вечерней почтой получишь его и сразу ко мне придешь.

— Не может быть! — крикнул Альбинус.

— Еще как может. Ах, я готова тебе пересказать, слово в слово: «Дорогой Альберт, гнездышко свито, и птичка ждет тебя. Только не целуй слишком крепко, а то у твоей девочки может закружиться голова». Все.

— Марго, — хрипло прошептал он, — Марго, что ты наделала… Ведь я ушел раньше. Ведь почта приходит в без четверти восемь. Ведь…

— Ну знаешь, в этом моей вины нет, — сказала она. — Знаешь, тебе непросто угодить. Я ему так мило пишу, а он…

Она дернула плечами, взяла книгу и повернулась на бок. На правой странице была фотография Греты Гарбо [32].

Альбинус мельком подумал: «Как странно, случается катастрофа, а человек замечает какую-то картинку». Без двадцати восемь. Марго лежала, изогнутая и неподвижная, как ящерица.

— Ты же меня… Ты меня… — начал он, чуть ли не крича во весь голос, но не закончил и выбежал из комнаты, загремел вниз по лестнице, вскочил в проезжавший таксомотор и, сидя на краешке, подавшись вперед (как бы выигрывая несколько дополнительных дюймов), глядел на спину шофера, но спина эта не внушала надежды.

Приехав, он выпрыгнул из машины и расплатился, как платят таксистам герои кинофильмов [33], — слепо сунул монету. Близ палисадника он заприметил знакомую фигуру — долговязого, расставившего ноги хером почтальона, говорящего с толстяком швейцаром.

— Мне есть письма? — задыхаясь, спросил Альбинус.

— Только что отнес к вам наверх, — ответил почтальон с дружелюбной улыбкой.

Альбинус поднял глаза. Окна его квартиры были ярко освещены — все без исключения, и это выглядело необычно. С колоссальным трудом он заставил себя войти в дом и начал подниматься. Одна площадка. Вторая. «Позволь мне объяснить… Молодая художница, очень нуждающаяся… У нее с головой не все в порядке, пишет любовные письма незнакомым людям». Чушь — игра сыграна.

Не дойдя до своей двери, он вдруг повернул и побежал вниз. Мелькнула кошка, гибко скользнула сквозь решетку.

Через десять минут он опять вошел в ту комнату, в которую недавно входил таким веселым. Марго лежала на диване все в той же позе — застывшей ящерицы. Книга была открыта на той же странице. Альбинус сел поодаль и принялся трещать суставами пальцев.

— Перестань, — сказала Марго, не поднимая головы.

Он подчинился, но тут же затрещал снова.

— Ну что же, письмо пришло?

— Ах, Марго, — произнес он и несколько раз прочистил горло. — Поздно, поздно! — вдруг вскричал он петушиным голосом.

Он встал, прошелся по комнате, высморкался и сел снова на то же место.

— Она читает все мои письма, — проговорил он, глядя сквозь дрожащий туман на носок своего башмака и легонько топая им по расплывчатому узору на ковре.

— Ты бы ей запретил.

— Ах, Марго, что ты понимаешь в этом… Так было всегда — это привычка, удовольствие. Могла даже сунуть какое-нибудь письмо невесть куда, прежде чем я его успевал прочитать. Были всякие смешные письма… Как ты могла? Я просто не знаю, что она сделает теперь. Разве что чудо… хоть этот раз, хоть этот, — была бы занята другим… или… Нет, бессмысленно!

— Ты только не выходи в прихожую, когда она прикатит, я одна к ней выйду.