Ромен Роллан: Лилюли

Полишинель. Да ты бы для начала кругом себя посмотрел.

Гильо. Меня не интересует, где я сейчас, а только где я буду.

Полишинель. А может, еще и не будешь. И выйдет, что нигде не был — ни там, ни тут. И на твоей могиле напишут: «Здесь лежит Гильо, который ничего не видал, словно и на земле не живал».

Гильо. Я тороплюсь, я обгоняю жизнь.

Полишинель. Обогнать жизнь, мой друг, — это значит уже быть мертвым. Нет, благодарю покорно, я лучше буду отставать. (Обращаясь к человеку лет под сорок, который смотрит на Полишинеля и на все окружающее светлыми холодными глазами.) А ты, Аргус Стоглаз, о чем ты размышляешь?

Стоглаз. Я смотрю на тебя, смотрю на него, все вижу, этих и тех, тебя и прочих — и я вижу, что вы все безумны. Смотрю на этот пейзаж и вижу его таким, как он есть, не хуже и не лучше; мне не холодно и не жарко, не весело и не грустно. Я никогда не теряю направления, ни о чем не мечтаю — я только вижу, вижу небо и облака, пыль на дороге и камни, цветы и комья грязи. Я вижу все.

Полишинель. Но ни в чем не участвуешь. Значит, и не живешь. Ты видишь жизнь, да, ну, а в тебе самом есть ли хоть что-нибудь живое? Кто один мудр среди безумных, тот сам безумен вдвое.

Справа на повороте дороги появляется Жано верхом на своем осле.

А вот мой куманек Жано и его верный ослик, почтенный Буридан.

Осел. И-ан! И-ан! (Упирается копытами в землю, не желая двигаться дальше.)

Полишинель. Один верхом, другой пешком — и оба вместе стоят на месте...

Жано сходит с осла и, приблизив лицо к ослиной морде, начинает задушевно его уговаривать.

Жано. Ну, братец, что ты на самом деле! Ведь мы уже почти у цели. Ну-ка еще копытцами шевельни! А то ведь стыдно будет перед людьми. Смотри-ка, все нас обгоняют... Но! Но! Вперед! Вот наказанье-то, господи прости! Не на себе ж мне тебя нести! Ну, миленький! Ну, мой красавец! (С внезапной яростью.) У-у, мерзавец!

Полишинель. Жано предполагает, а осел располагает.

Жано. Ну и что ж такого? Будто уж он глупее всякого другого? Значит, ему тут понравилось. Ну, а я, что ж, я не из упрямых. (Ослу.) Ты все обдумал? Взвесил? Обсудил? Ну, смотри! (Считает.) Раз... два... три! Решено. А мне что тут, что там, в конце концов все равно.

Полишинель. Не стыдно тебе слушаться своего осла?

Жано. Нет хуже, когда в семье ссоры. Лучше уж уступить без лишнего разговора. (Ослу.) Иди поваляйся на травке. А я тут расположусь по-своему. Эге! Землица-то хорошая. И местечко славное, защищено от ветра. Ну, с богом и за работу!

Полишинель. Что ты хочешь делать?

Жано. Копать. И прошу нос ко мне не совать. Теперь это мое поле.

Полишинель. Ты, я вижу, времени не теряешь!

Жано(показывая) . Хутор Жано. И Буриданов выгон. (Натягивает веревку.)

Полишинель. Ты остаешься? А те-то ведь все уходят! (Показывает на проходящих по дороге.)

Жано. Небось воротятся. Земля, говорят, круглая. Куда ни пойди, а все придешь обратно. И вообще там видно будет. Пока еще они все пройдут, а я участочек-то и раскопаю.

Полишинель. А зачем, раз ты все равно его бросишь?

Жано. Так я ж не для себя, а для нее.

Полишинель. Для нее? Это для кого же?

Жано. Для той, кто мне всех дороже. (Показывает на землю.) Для нее вот, для моей красавицы! Не могу видеть ее заброшенной либо пустой. Сам тогда делаюсь ровно бы не свой, чую, как ей, голубушке, тяжко, ну и спешу облегчить бедняжку.

Полишинель. Ах ты, старый распутник!

Жано. У кого что — у одного земля, у другого девки.

Полишинель. Ну забавляйся, паренек, забавляйся. Трудись, ломай спину! А я посижу да на тебя погляжу. Самое полезное для здоровья — это смотреть, как работают другие. Эх, хорошо в тени! Потейте, добрые люди! Ну, а нам к чему ж лезть из кожи? Полюбуемся лучше на прохожих. Мне сдается, в их веренице прелюбопытные могут встретиться лица.

Усаживается в тени на пригорке, повыше над дорогой. Жано копает, осел щиплет траву, толпа по-прежнему проходит мимо.

В отдалении слышна еще солнечная песенка Лилюли:

Стремительно вбегает Альтаир. Он запыхался, так как бегом поднимался в гору.

Альтаир. Вы видели ее? Была тут?

Полишинель. Да кто? Кто?

Альтаир. Волшебная птица.