Фредерик Стендаль - Арманс

С тех пор, как де Субиран получил поддержку со стороны шевалье де Бонниве, который щедро снабжал его нужными доводами, а подчас и готовыми фразами, неприязнь командора к м-ль Зоиловой превратилась в настоящую ненависть. Он не мог простить девушке намеков на храбрость русских, которые доказали ее под стенами Измаила, тогда как Мальтийские рыцари, клявшиеся воевать с турками, вкушали покой на своей скале. Впрочем, командор легко забыл бы о какой-то эпиграмме на свой счет, если бы в основе его негодования не лежал вопрос о деньгах . Возможность разбогатеть игрой на бирже совершенно вскружила не слишком крепкую голову де Субирана. Подобно всем заурядным людям, он почувствовал к пятидесяти годам, что прежние его интересы и увлечения поостыли и что на него надвигается скука. Опять-таки подобно всем, он поочередно пытался стать писателем, политическим интриганом, покровителем Итальянской оперы. Не знаю уж, какое недоразумение помешало ему сделаться иезуитом в гражданском платье.

Наконец, он открыл для себя биржевую игру — могущественное средство против убийственной скуки. Остановка была за малым: за наличными деньгами и кредитом. Тут весьма кстати подоспел закон о возмещении, и командор решил, что сможет, как вздумается, вертеть племянником — жалким книжным червем. Он твердо рассчитывал пустить в ход бóльшую часть состояния, которое г-жа де Маливер должна была передать сыну.

В самый разгар его страсти к миллионам, перед ним возникло непреодолимое препятствие в лице Арманс. Теперь, когда она была принята в семью, гибли все надежды командора на власть над Октавом, рушились все его воздушные замки. Приехав в Париж, он немедленно отправился интриговать против женитьбы племянника к герцогине К., к герцогине д'Анкр, к г-же де Ларонз, к г-же де Кле — своим близким приятельницам. Вскоре все друзья семьи уверились в том, что Арманс — на редкость невыгодная партия для Октава.

Не прошло и недели, как весть о предстоящем браке молодого виконта облетела все великосветское общество и всеми была встречена неодобрительно. В особенную ярость пришли матери девиц на выданье.

— Г-жа де Маливер, — говорила графиня де Кле, — так бессердечна, что принуждает несчастного Октава жениться на компаньонке наверно для того, чтобы не платить жалованья этой особе. Вот ужас!

Между тем командор чувствовал себя в Париже заброшенным и умирал со скуки. Возмущение браком Октава было не более долговечно, чем все остальное в нашем мире. Пока оно существовало, нужно было им пользоваться. Чтобы порвать уже решенный брак, следует действовать очень энергично.

Эти рассуждения — и скука в еще большей степени, чем рассуждения, — привели к тому, что в одно прекрасное утро командор явился в Андильи, занял прежнюю комнату и возобновил прежний образ жизни, словно ничего не произошло.

Гостя приняли вполне учтиво, он же проявил к своей будущей племяннице необыкновенную нежность.

— Дружба не менее, чем любовь, способна заблуждаться, — сказал он Арманс, — и я только потому прежде не одобрял одного известного вам события, что сам до безумия люблю Октава.

Возможно, что льстивые речи командора обманули бы Арманс, если бы она о них думала; но ее заботило совсем другое,

С тех пор, как ничто уже не препятствовало браку Октава с Арманс, на юношу находили приступы такого мрачного уныния, что он не в силах был его скрывать. Под предлогом невыносимых головных болей он уезжал верхом на одинокие прогулки в леса Экуэна и Санлиса. Ему случалось проскакать галопом семь-восемь лье. Эти странности не могли не пугать Арманс: она замечала, что порою ее жених смотрит на нее взглядом, в котором подозрения больше, чем любви.

Правда, мрачность нередко сменялась восторженной нежностью и таким пылким обожанием, какого Арманс не знала даже в пору их счастья . Так она начала называть в письмах к Мери де Терсан время, протекшее между поединком Октава и роковой неосмотрительностью, которую она совершила, спрятавшись в каморке возле комнаты командора.

После объявления помолвки Арманс снова стала изливать сердце своей любимой подруге, и это было для нее большим утешением. Мери, выросшая в очень недружной семье, где никогда не прекращались раздоры, могла подать ей хороший совет.