Фредерик Стендаль - Арманс

Госпожа де Маливер страшно возмутилась последними словами маркиза. Она поняла, что кто-то его настроил .

— Да, моя дорогая, — все больше горячась, продолжал маркиз, — я не поручусь, что при склонности Октава что-то из себя строить и при страсти к принципам , как выражаются якобинцы, которые все у нас испортили, даже язык, так вот, я не ручаюсь, что в один прекрасный день он не перейдет в оппозицию . Единственный выдающийся человек, которым может похвалиться наша пресловутая оппозиция, это граф Мирабо, да и тот кончил тем, что продался. Малопочтенное завершение карьеры, и своему сыну я такого конца не желаю.

— Этого вы можете не бояться, — живо возразила ему г-жа де Маливер.

— Согласен, но боюсь, что будущему моего сына грозит опасность совсем другого рода: женившись на мадмуазель Зоиловой, он превратится в настоящего буржуа и замурует себя в четырех стенах своего замка где-нибудь в глухой провинции. При его угрюмом характере он и сейчас уже склонен к такому образу жизни. У нашей милейшей Арманс весьма странные взгляды: вместо того, чтобы бороться с теми чертами, которых я не одобряю в Октаве, она будет поощрять его буржуазные вкусы. Согласившись на этот брак, вы ввергнете наш род в ничтожество.

— Октав со временем вступит в палату пэров, он будет достойным представителем французской молодежи и своим красноречием сам завоюет себе положение.

— Вы забываете о прессе. Все эти молодые пэры претендуют на красноречие. О господи! В палате они будут такими же, как в светской гостиной: весьма учтивыми, вполне образованными — и только. Эти представители французской молодежи станут лютыми врагами Октава, который хоть умеет думать самостоятельно.

Поздно вечером г-жа де Маливер вернулась в Андильи с любезным письмом от маркиза, в котором тот просил Арманс стать женой его сына.

Хотя г-жа де Маливер и очень устала за этот день, она все же немедленно прошла к г-же де Бонниве, чтобы лично сообщить ей о предстоящем браке Октава и показать письмо г-на де Маливера к Арманс: она спешила принять эту меру предосторожности, ибо опасалась, что маркиз под чьим-либо нажимом изменит свое решение. Да и вообще разговор с г-жой де Бонниве был необходим, так как маркиза до некоторой степени являлась опекуншей девушки. Это обстоятельство лишало ее возможности возражать против женитьбы Октава на Арманс. Г-жа де Маливер была благодарна своей приятельнице за то, что та из дружеских чувств к Октаву отнеслась к предполагаемому браку не совсем одобрительно и ограничилась лишь похвалами характеру м-ль Зоиловой. Г-жа де Маливер не упустила случая рассказать о беседе, которая была у нее несколько месяцев назад с Арманс, и о благородном отказе сироты, не имевшей тогда никакого состояния.

— Мое дружеское расположение к Октаву так велико, что одних добродетелей Арманс мне мало. Она допущена в свет лишь благодаря нам с вами. Браки внутри семьи хороши для очень богатых банкиров: единственное, что им нужно, — это деньги; вот они и получают их, да к тому же без судебных издержек.

— Приближаются времена, — возразила г-жа де Маливер, — когда человек богатый и знатный, пэр Франции, не желающий покупать милость двора ежеминутными личными услугами, вполне сможет без нее обойтись. Посмотрите на нашего друга, милорда Н.: он пользуется огромным влиянием в своей стране и объясняется это тем, что он выставляет одиннадцать кандидатов в палату общин. На приемах короля он никогда не бывает.

Такие же доводы приводила г-жа де Маливер и своему брату, проявившему куда большую несговорчивость. Разобиженный вчерашней сценой, командор притворился еще более взбешенным, чем был на самом деле, в надежде, что, когда он сменит гнев на милость, племянник по гроб жизни будет благодарен ему за это.

Если бы речь шла об одном Октаве, командор простил бы его без труда, потому что в конце концов нужно было или простить или навек расстаться с мечтой о богатстве, которой он тешил себя весь этот год. Что касается ночной сцены, то самолюбие де Субирана не очень страдало, так как все близкие хорошо знали неистовый нрав Октава, выбрасывавшего из окон лакеев г-жи де Маливер.

Но мысль о том, что отныне сердцем до безумия влюбленного племянника будет полновластно править Арманс, заставила старика заявить, что ноги его больше не будет в Андильи. Там все были очень счастливы; командора поймали на слове и после всяческих извинений и обещаний о нем забыли.