Ромен Роллан - Робеспьер

Пэйан. А если и так, что ж тут дурного? Я люблю юношу и жалею его.

Дюма. Слишком уж ты жалостлив. А я больше себя жалею.

Пэйан. Стоит ли рассуждать, что мое, что твое, когда жить-то осталось всего пять или шесть часов!

Дюма. Тем более.

Жандарм приносит три кружки воды. Пэйан кивает ему на Сен-Жюста — тот сидит не шевелясь.

Пэйан (ласково) . Выпей, Сен-Жюст.

Сен-Жюст на миг выходит из задумчивости и, обернувшись к Пэйану, безмолвно благодарит его взглядом.

Первый жандарм (глядя на Робеспьера, судорожно прижимающего к челюсти скомканный окровавленный кожаный мешочек) . А этому бедняге нечем даже кровь утереть... (Вынимает из корзины клочки бумаги и сует в руку Робеспьеру, отобрав у него мешочек.) На, утри рожу!

Второй жандарм (подбирает с полу брошенный мешочек и разглядывает его.) Что это тут написано? (Читает.) «Поставщик великого монарха». Ага, вот улика, значит, он замешан в заговоре! Снюхался с королем...

Первый жандарм. Да будет тебе, болван! «Поставщик великого монарха» — это вывеска парфюмерной лавки на улице Оноре.

Второй жандарм. Нет, меня не проведешь! Там написано «монарх» (читает по складам) , с буквой «М», а это значит «король». Чего еще надо?

Третий жандарм. Должно быть, это у них вроде пароля, раз он держит в руках эту дрянь?

Первый жандарм. Что ж, по-твоему, он и ночью, во время всей этой кутерьмы, таскал с собой мешочек из-под духов?

Второй жандарм. А по-твоему, как?

Первый жандарм. А так, что ему это подсунули.

Второй жандарм. Где же? Кто?

Первый жандарм. Да здесь. Один из этих шпионов. (Указывает на шпионов, которые рыщут вокруг.) Давеча я заприметил одного... он тут околачивался...

Четвертый жандарм. Ты бы лучше не пялил глаза да держал язык за зубами... Со шпиками шутки плохи!

Первый жандарм. Да что ж... Мне наплевать.

Второй жандарм (упрямо) . А все-таки что написано, то написано. Смотри (читает по складам) : «монарх», через букву «М»... Долой Капета!

Зеваки (подойдя к Робеспьеру) . Глянь-ка на эту обезьяну! Ишь, как морщится! Вашему величеству нездоровится?

В эту минуту лицо Робеспьера искажается от муки; чтобы не видно было его страданий, он закрывает глаза. Сцена темнеет, заволакивается багровым, затем пепельно-желтым туманом, под покровом которого реальная сценическая картина сменяется такой же картиной на экране: Робеспьер лежит на столе. Затем лицо его приближается, и все окружающее исчезает. Крупным планом дается лицо Робеспьера, его глаза, расширенные от боли, словно заполняющие весь экран...

Потом этот кадр исчезает, и все погружается во тьму. Внезапно сцена освещается, и на экране развертываются, сменяя друг друга, видения Робеспьера.

По мере того, как они проходят одно за другим, к ним дает скупые пояснения голос Робеспьера, печальный, протяжный и слегка монотонный.

Видения.

1. Пейзаж Арраса под серым, туманным небом.

2. Весна, запоздалая и ненастная. Первые зеленые побеги.

3. Редкие безрадостные солнечные лучи пробиваются сквозь дождевые облака; облака набегают, рассеиваются и снова заволакивают небо. Короткий весенний ливень.

4. Старая улица. Старый дом.

5. На темной каменной лестнице с почерневшими стертыми ступеньками, возле слухового окошка, сидит мальчик лет шести — семи, одетый в траур. Прислонясь головой к стене, он мечтательно смотрит, как по небу пробегают облака.

6. На грязном дворе старого провинциального коллежа, в уголке, примостившись у стены, читает книгу школьник лет десяти — двенадцати, не обращая внимания на шумные игры товарищей.

Голос. Печальные дни детства, старый город, неприютный дом у чужих людей, ребенок, выросший без матери, как Руссо... Он был не создан для счастья.

Душа его искала в книгах сердечного тепла, которого ей недоставало в жизни.

Видение.

В нетопленной комнате коллежа Людовика Великого юноша лет восемнадцати — двадцати, сняв камзол, дрожа от холода, штопает продранную на локтях одежду, не отрывая глаз от книги. Дверь отворяется. Входит учитель, аббат. Юноша вскакивает, в смущении пряча книжку и заплатанную одежду. Аббат, насмешливо и покровительственно улыбаясь, делает вид, что ничего не заметил.

Голос. Нищета, одиночество, упорный труд. Двенадцать лет ученья на казенный счет, жизнь в большом городе, где он не может даже выйти на улицу, стесняясь своей ветхой одежды и дырявых башмаков. Богатые ученики презирают его; наставники, снисходя к бедности способного ученика, унижают его самолюбие. К приезду королевской четы его облачают в новое платье и посылают перед воротами коллежа прочесть приветственную речь королю в момент проезда их величеств.