Йордан Йовков - Если бы они могли говорить

Держа в одной руке пилу, а в другой — топор, дядюшка Митуш остановился перед акацией, что росла у господского дома. Огромное дерево — почерневший, толстый ствол, черные толстые ветви — кряжистые, узловатые, а на верхушке (как это бывает у старых деревьев) — редкая поросль — молодые зеленые листья и ароматные белые соцветия. Солнце припекало, и вокруг цветов жужжали пчелы. Дядюшка Митуш обошел ствол с другой стороны и вновь задрал голову вверх.

— Осторожней, дерево проглотишь! — сказала Галунка, стоявшая позади него, и громко засмеялась. Она любила смеяться вот так — заливисто, радостно. Тогда глаза ее сияли, а на одной щеке появлялась ямочка. — Чего ты на акацию уставился дядюшка Митуш? Что собираешься с ней делать?

— Спилю напрочь! — сердито отрезал Митуш, но потом улыбнулся и добавил: — Да нет же, нет. Разве на такое дерево рука поднимется? Просто отпилю те ветки, что упираются в черепицу. Васил когда еще мне поручил это сделать. Настал черед и эту работу выполнить.

Он принес лестницу прислонил ее к стволу и, взявшись за нее обеими руками, собирался уже занести ногу на ступеньку, но вдруг сказал:

— Поди-ка сюда, Галунка, слушай, что я тебе скажу.

Галунка подошла поближе.

— Если я найду деньги, что мы с ними сделаем? Давай поделим поровну — тебе половину и мне половину.

— Какие деньги? О чем ты говоришь? И где, интересно, ты собираешься их найти?

— Вверху, на дереве…

Галунка внимательно посмотрела на Митуша и поджала губы.

— Ты что, смеешься надо мной?.. Еще в земле откопать — это я понимаю, но чтоб на дереве… Уж не растут ли они на дереве, как груши, а?

Она крутнулась на месте, перебросила одну косу через плечо и залилась смехом.

— Смеешься, а ведь ничегошеньки-то ты не знаешь, — сказал Митуш и опустил ногу на землю. — Вот послушай, что я тебе расскажу. Вон там, на той поляне, видишь ту поляну? Так вот, на той поляне когда-то стояло село. И селом-то его трудно назвать — пять-шесть турецких домов да два-три цыганских, но все же… Жил в том селе цыган Махмуд — голый, босый, вечно голодный. Обычно ходил по дворам, и где увидит полено или хворостину какую, тут же подберет. Однажды Махмуд пришел к этой акации, увидел на вершине сухую ветку и попросил старого хозяина, хаджи Петра, разрешить ему срубить эту ветку, чтобы затопить в доме печь и обогреть ребятишек. Хаджи Петр согласился.

Махмуд взобрался на дерево и принялся рубить ветку. Рубит, а под топором что-то звенит. Посмотрел, а там, где он срубил ветку, дупло открылось. В дупле — пастушья торба, а в ней — золотые монеты, лиры. И вместо того, чтобы поскорее ноги унести, глупый цыган остался под деревом и давай пересчитывать деньги. А тут откуда ни возьмись — хозяин.

— Вот так — так! — засмеялась Галунка.

— Откуда это у тебя, пес шелудивый? — кричит. — Небось на дереве взял? Так они мои! Отдавай!

Отобрал он у Махмуда деньги, обругал его и выгнал, даже ветку сухую не дал, что цыган срубил.

— Даже ветку не дал? — воскликнула Галунка. — Ну и скупердяй, этот хаджи!..

Митуш полез вверх по лестнице. Когда его голова показалась над крышей, голуби, гревшиеся там на солнышке, вспорхнули и переместились наверх. Их было много и разного цвета, но больше белые. Лишь один из них, тоже белый, крупный не сдвинулся с места, а только искоса взглянул на дядюшку Митуша. Потом втянул голову в перья, взъерошенные на груди, и вновь задремал. Дядюшка Митуш присмотрелся к этому голубю, какое-то далекое воспоминание мелькнуло у него в голове, но Митуш не мог понять, с чем оно связано. Он сильно свистнул, как поступают в таких случаях мальчишки, и замахал рукой. Все голуби взлетели. Крупный беляк остался один. Но потом он огляделся по сторонам и, никого не увидев, тоже вспорхнул.

— Погуляйте, милые, порезвитесь немного! — сказал дядюшка Митуш, не отрывая глаз от голубей.

С лестницы он перебрался на дерево и взглянул окрест. Насколько хватало глаз простиралось ровное зеленое поле. В одном его конце паслись лошади, рядом с ними важно вышагивали три аиста. Дядюшка Митуш принялся за работу — пила запела у него в руках. Закончив работу, он спустился вниз. Крона над крышей здорово поредела — Митуш поспиливал все сухие ветки. Земля под акацией была усеяна белыми цветами, листьями и сучьями. Пришла Галунка и принялась подметать двор.

— Насорил мне тут, — ворчала она, а Митуш собрал ветки и отнес их к поленнице дров. — Ну, а где ж твои деньги? — поддела она Митуша.