Курбан Саид - Девушка из Золотого Рога

Азиадэ закрыла книгу. Давно ли она выходила на пляж, сгорая от стыда, оттого что посторонние мужчины смогут увидеть ее полуобнаженное тело. Нет, Хаса не был порочным. Он просто был франком, как те рыцари, которых высмеивал воин Усама. Ничто в нем не напоминает его предков, которые жили в Сараево и оберегали своих жен. Он стал частью мира, в котором родился и в котором чувствовал себя хорошо. И нет его вины в том, что Азиадэ понимает рыцаря Усаму и смеется над франками, которые уходят, оставляя своих жен одних разговаривать с чужими мужчинами. Азиадэ задумалась. Огромная пропасть отделяет ее от мира Хасы и нет моста через нее. И в этом нет вины Хасы. Несправедливо наказывать его, если все люди вокруг поступают так же. Азиадэ вздохнула: нет Хаса не тот человек, который может стать отцом ее детей. Она взглянула на «Книгу назиданий».

Как в каком-то сказочном хороводе представила она себя, идущей рядом с воином Усамой ибн Мункыз, отцом и османским принцем, который находится сейчас в оазисе и называет себя Джоном Ролландом. Она словно воочию увидела этот волшебный хоровод, который тянулся через столетия и обхватывал землю, как обручальное кольцо обхватывает безымянный палец.

Как загадочно переплетаются мысли людей, их сны и воображения.

В берлинском кафе «Ватан» за чашкой остывающего кофе сидит старый паша, уставшими старыми глазами смотрит он на индийского профессора у стойки и думает о принце, который оказался слишком слаб для того, чтобы завоевать его дочь, и о своей дочери, которая живет с неверным и все еще не забеременела.

В своей ординаторской на низком круглом стуле сидит доктор Хаса. Богатая полячка жалуется ему на рефлекторный невроз. Он обрабатывает килианские точки и думает о Азиадэ, которая в соседней комнате читает непонятную арабскую книгу и громко смеется. Он думает о ней с большой любовью и некоторой тревогой, ведь ей всего двадцать один год и она дикарка, которой нужно управлять в мире европейских традиций.

На террасе кафе на Ринге сидит Марион. У нее красивое загорелое лицо и она надменным взглядом наблюдает, как облетает с деревьев листва, и думает о том, что лето уже прошло, о Фритце, который ее бросил, о своей впустую растраченной молодости. Еще она думает о Хассе и его молодой красивой жене, которую она встретила в Земеринге в тот злополучный день, когда к ней в номер ворвался ненормальный, называвший себя принцем и пытавшийся увести ее с собой. Она печально улыбается и качает головой. Этот ненормальный, возомнивший себя принцем, был счастливее ее, молодой, красивой, впустую растратившей свою молодость.

А в нескольких кварталах, на Грабене, в накуренном игровом зале одного из кафе сидит доктор Курц. Лица посетителей бледны, женщины наряжены. Доктор Курц отложил карты и откинулся в сторону.

— А все-таки у коллеги Хаса очень красивая жена, — говорит он сидящему рядом доктору Захсу.

— Да, очень красивая, — подтверждает доктор Захс.

— Но с такими странными нравами. Я не понимаю Хасу, о чем можно говорить с этой женщиной. Стена! Совершенно иной мир! Можете говорить, что хотите, коллега, но все-таки азиаты очень отличаются от нас. И никакое воспитание тут не поможет. Разве я не прав? Когда эта женщина сидит, тупо глядя перед собой, меня охватывает ужас за Хасу. Трудно себе представить, на что способен этот, незнакомый нам менталитет. С таким же успехом можно жениться на эскимоске или негритянке. Ей место в гареме, в окружении паши, принца. Кстати у меня в Земеринге недавно был такой случай. Один сумасшедший заявил, что он турецкий принц. Это как раз для фрау Хаса. Ха-ха-ха.

Доктор Курц смеялся, а перед воротами Гадамеса, на широкой каменистой поляне сидел Джон Ролланд, ничего не подозревающий о мыслях, таинственным образом вьющихся вокруг его особы, о людях в далеких странах, неведомым, загадочным образом связанных с ним. Он сидел на небольшом камне. Перед ним раскинулась унылая, знойная и каменистая Сахара. Ветер веял над пустыней, подобно горячему дыханию невидимого гиганта. Перед Ролландом возвышался каменный идол Эль-Эснама — таинственные ворота Сахары, древние, ветхие, загадочные, будто оставленные здесь циклопом.

Справа и слева простирались убогие шатры племени Тарки. Перед ними сидели укутанные с головы до ног крепкие худощавые мужчины, и с презрением смотрели на чужака. Выжженная земля пахла гарью. Где-то вдали к тунисской границе тянулся караван.

Издалека верблюды были похожи на песок, развеянный ветром. Они несли золотую пыль из Тимбукту, ароматические масла из Гата, слоновую кость и перья страуса с далекого юга.