Жан-Мари Гюстав Леклезио - Блуждающая звезда

Дальше транспорта не было, и пришлось голосовать на шоссе в Нотр-Дам-де-Фенестр. Остановилась машина с молоденькой блондинкой за рулем. С ней были молодой темноволосый парень, по виду итальянец, и еще одна девушка, жгучая брюнетка с красивыми черными глазами. Машина помчалась вверх по шоссе через лиственничный лес и через считанные минуты была уже у святилища. Я почему-то без волнения смотрела на дорогу, по которой шла когда-то с Элизабет, тщетно искала полянку у реки, где мы спали в первую ночь. Молодые люди из машины пытались со мной заговорить. Парень спросил что-то вроде: «Вы в первый раз здесь?» Я ответила, что нет, не в первый, была здесь, но очень давно. В конце дороги, над горным цирком, облака уже окутали вершины. Каменные постройки, в которых мы ночевали, часовня — все было на месте, но что-то ушло, словно это место утратило свое значение. В той постройке, где мы спали, напротив казарм, теперь оборудован приют альпинистского клуба, туда и отнесли свои рюкзаки молодые люди. Мне вдруг захотелось остаться с ними, провести здесь ночь, но это оказалось невозможно. «Даже не в сезон место надо бронировать за неделю», — сказал мне сторож с равнодушным видом. Право, раньше было проще!

Смеркалось, и я не решилась идти пешком по каменистой тропе вслед за туристами. Я села на откос неподалеку от бараков, укрывшись за невысокой каменной стеной от ветра, и долго смотрела на горы, в точности как смотрела до боли в глазах, до головокружения, когда ждала отца, который должен был догнать нас здесь. Но теперь я знаю, что он никогда не придет.

В тот день, когда мы с матерью ушли через горы в Италию, отец вел группу беженцев к границе где-то выше Бертемона. И около полудня они нарвались на немцев. «Бегите! Удирайте!» — крикнул им гестаповец. Но когда они попытались скрыться, напрямик по высокой траве, их скосила автоматная очередь — все так и попадали друг на друга, мужчины, женщины, старики, малые дети. Одна молодая женщина уцелела, спряталась в кустах, а потом в заброшенной овчарне, она и рассказала все это, и потому-то Элизабет вернулась во Францию, чтобы жить на той земле, где принял смерть ее муж. Она написала об этом в единственном длинном письме, на листках из школьной тетради, своим мелким изящным почерком, написала имя отца, Мишель Грев, и имена всех тех, что умерли вместе с ним в высокой траве над Бертемоном. А теперь и она умерла на этой земле, и ее прах в стальном цилиндре я ношу с собой.

Я прошла немного пешком по дороге в сторону Сен-Мартена, слушая безмятежный шум реки и далекие раскаты грома позади, над цирком. Какие-то английские туристы взяли меня в машину и подвезли до деревни. Несмотря на летний сезон, я нашла комнатку, на Центральной улице, в незнакомом мне старом отеле.

Мне все-таки хотелось увидеть то место в Бертемоне, где погиб отец. Назавтра рано утром я доехала на автобусе до развилки дорог и пешком отправилась в долину, к заброшенной старой гостинице, туда, где была когда-то водолечебница. Спустилась по лестнице к сернистому источнику и пошла по тропе, уходившей вверх, к горам. Небо сияло дивной синевой. Я пожалела, что Филип и Мишель этого не видят, им бы понравился утренний свет, играющий на зеленых склонах и на скалах. По ту сторону долины Везюби высокие синие горы казались легкими, словно облака.

Как давно я не слушала эту тишину, не ощущала этого покоя. Мне вспомнилось море, каким я увидела его однажды утром, высунувшись из трюма «Сетте фрателли», так давно, что это уже кажется легендой. Я представила отца на этом корабле, в час, когда край солнца касается края моря и озаряет пенные гребни волн. Я помню, так он говорил об Иерусалиме, город света был, казалось, облаком или миражом над новой землей. Где он, этот город? Да и есть ли он на самом деле?

Я остановилась у подножия гор, где начинаются огромные луга, — здесь Марио искал гадюк, здесь я хотела увидеть, как идет мне навстречу в высокой траве отец. Солнце припекало вовсю, оно сияло теперь в самой середине неба, сгребая тени. Долина была еще подернута дымкой утреннего тумана, и ни одной живой души, ни дома, ни звука, ни шороха. Зеленый склон уходил к небу, словно в бесконечность. Единственный человеческий след был на нем — дорога.

Я поняла: вот здесь они шли, мой отец во главе, за ним вереницей беженцы, женщины, закутанные в платки, дети — кто хнычет, кто беззаботно лепечет, мужчины позади с чемоданами, мешками с провизией, теплыми одеялами. Сердце отчаянно билось, я шла, поднимаясь все выше, напрямик по высокой траве. Был конец лета, как и сорок лет назад, я хорошо это помню: синее небо, такое огромное, что, кажется, можно заглянуть в глубины Вселенной.