Мария Эджуорт: Замок Рэкрент

— Честный Тэди, — сказал он мне в утешение, — я лучше тебя знаюг что делаю. А продаю я только ради того, чтобы получить недостающие мне свободные деньги и с блеском кончить дело против этих Ньюджентов из Каррикашоглина.

В успешном исходе дела против этих Ньюджентов из Каррикашоглина он не сомневался ни минуты, и если бы небесам угодно было нам его сохранить, он, бы, конечно, его выиграл, — все так говорят. А это для него значило бы еще, верных две тысячи в год. Но господь рассудил иначе — что ж, верно, оно к лучшему. Ведь вот он взял, да и срыл у нас волшебную горку [21], хоть я его и отговаривал, — вот ему и не везло потом. По части законов-то он был человек ученый, а в других делах был немножко недоверчив. Я его предупреждал, что слышал крик феи Банши [22], той самой Банши, которую мой дед услыхал под окном у сэра Патрика за несколько дней до его смерти. Но сэр Мэртаг об этом и не задумался, равно как и о том, что кашляет кровью, — следствие простуды, полученной, как я понимаю, во время хождений по судам, да еще он и надорвал себе грудь, стараясь всех перекричать на одном из любимых своих процессов. Говорить он умел, и голос у него был зычный, да только последнюю свою речь он произнес не в суде. Он и миледи — хоть кое в чем и соглашались друг с другом, и она была ему хорошей женой и такой экономной хозяйкой, что лучше и не сыщешь, а он тоже был муж, каких поискать, особенно чтоб следить за делами, да деньги в дом приносить, все ж не знаю почему, но только между ним и миледи частенько бывали ссоры да всякие раздоры. У миледи был свой кошелек, да еще ей шло немало от золы [23]и от сургуча [24]при подписании аренд, да и на булавки ей полагалось; к тому же и от арендаторов она принимала, если умели к ней подойти, чтобы замолвила за них словечко перед сэром Мэртагом об отсрочке платежей или о продлении аренды. Против золы и булавок он не возражал — правда, однажды, увидев ее в новом платье, сшитом из денег за золу, он ей прямо при мне отрезал (что-что, а это он умел), что не следовало б ей посыпать себе голову пеплом, пока муж ее еще не помер. А тут как раз у них вышел спор об одной отсрочке, и миледи уперлась и стояла на своем. Сэр Мэртаг взбесился [25]. Я был недалеко, мне из-за двери все было слышно; мне бы набраться храбрости да войти. Он так кричал, что вся кухня высыпала на лестницу! [26]Вдруг он замолчал, и миледи тоже. Значит, что-то случилось, подумалось мне; так оно и было: у сэра Мэртага от крика лопнула жила. Тут уж все законники в мире не могли бы ему помочь. Миледи послали за пятью врачами, но сэр Мэртаг все-таки умер и был похоронен. Она получила изрядную долю по завещанию и тут же убралась восвояси, к великой радости всех арендаторов. Пока она была членом семейства, я ни слова не сказал ни за нее, ни против, но в день ее отъезда поднялся в три утра, чтоб ее проводить.

— Прекрасное утро, честный Тэди, — сказала она. — Что ж, прощай! И села в карету, слова не прибавив, ни худого, ни доброго, и даже тебе ни полкроны; но я поклонился и глядел ей вслед, пока она благополучно не скрылась из виду — все ради семейства.

Тут в доме поднялась суматоха. Я-то держался в стороне — хожу я медленно и не выношу суматохи. Но в доме все подняли вверх дном — готовились к приезду нового господина. Да, я забыл сказать, что у сэра Мэртага детей не было, так что Рэкрент перешел к его младшему брату, молодому щеголю-офицеру. Не успел я и глазом моргнуть, а он уж тут как тут, приехал в кабриолете, или как там они называются, а с ним еще один франт, и лошади, и слуги, и собаки, а помещать-то их и некуда, потому как все перины, одеяла и белье, все-все, вплоть до последней тряпки миледи отправила вперед себя в Дублин на телегах, — и на законном основании, ибо за все было заплачено из собственных ее денег.

Так что в доме только и было, что голые стены, а мой новый господин с той самой минуты, как выпрыгнул из кабриолета, думал, верно, что все должно появиться само собой, ибо он ни во что не вдавался, а просто приказывал, недолго думая, подать ему то и другое, словно в трактире, — только мы-то были не фокусники. Я, правда, все равно ни в чем участия не принимал. Я так привык к моему покойному господину и госпоже, во мне все прямо перевернулось; и новые слуги в лакейской были не по мне, мне и поговорить-то было не с кем, и если б не моя трубочка, я бы просто помер с тоски по сэру Мэртагу, истинно вам говорю. Но как-то утром мой новый господин заметил меня, когда я осматривал подковы у его коня в надежде услышать от него словечко. — А это и есть старый Тэди? — спросил он, садясь в кабриолет.