Ивлин Во - И побольше флагов

К чему-то наподобие военной службы он имел касательство лишь будучи старшиной Корпорации учащихся Итона; во время всеобщей стачки он разъезжал по бедным районам Лондона в закрытом фургоне, разгоняя митинги бунтовщиков и награждая ударами дубинки отдельных совершенно безобидных граждан, что стало единственным его вкладом во внутреннюю политику государства, ибо, несмотря на частые переезды, жил он всегда в округах, где никаких соперников единственный кандидат в депутаты не имел. Однако Аластер всегда полагал аксиомой, что случись какая-нибудь старомодная глупость вроде большой войны, и он примет в ней скромное, но весомое участие. Он не строил иллюзий относительно собственных сил, но верил, что для врагов короля явится мишенью ничуть не менее достойной, чем иные прочие. Поэтому осознание того, что сейчас, когда страна его находится в состоянии войны, он сидит дома в пижаме, попивая «Черный бархат» в компании каких-то случайных людей, оказалось для него настоящим шоком. Военная форма Питера усугубляла неловкость. Аластер чувствовал себя словно уличенный в адюльтере на Рождество или застигнутый в середине июня на ступенях Брэтт-клуба в мягкой шляпе.

Он разглядывал Питера внимательно и по-мальчишески жадно, как бы вбирая в сознание каждую деталь его формы – офицерский поясной ремень, эмалевые звезды – знаки отличия, ботфорты, – и испытывал разочарование, но в то же время и облегчение от отсутствия на Питере шпаги: если бы еще и шпага, он бы не выдержал!

– Я знаю, что выгляжу нелепо, – сказал Питер. – Адъютант не оставил мне на этот счет сомнений.

– Ты выглядишь прелестно, – сказала Соня.

– Я слышал, что перевязь на офицерских ремнях теперь не носят, – сказал Аластер.

– Да, но формально мы все еще при шпаге.

Формально на Питере все еще шпага, формально.

– Дорогой, думаешь, если мы пройдем мимо Букингемского дворца, гвардейцы отдадут нам честь?

– Вполне возможно. По-моему, отменить это Белише [19]еще не удалось.

– Тогда идем. И поскорее. Я сейчас оденусь. Не терпится посмотреть, как это будет.

Они прошли пешком от Честер-стрит к Букингемскому дворцу – Соня и Питер впереди, Аластер с Бэзилом на шаг за ними. Стража приветствовала их, и Соня ущипнула Питера, когда тот ответил на приветствие.

– Наверное, и нам вскоре предстоит отдавать честь, – сказал Бэзилу Аластер.

– В этой войне им добровольцы не нужны, Аластер. Когда люди понадобятся, их призовут без всякой шумихи, всех этих патриотических песен и маршей. А сейчас они не могут обеспечить амуницией даже тех, кого уже тренируют в лагерях.

– Про каких это «они» ты говоришь?

– Про Хор-Белишу.

– Какое значение имеет, что ему нужно или не нужно, что он может обеспечить, а чего не может, – вскипел Аластер. Никаких «они» для него не существовало. Англия воюет, значит, воюет он, Аластер Трампингтон. И никакой политик не может указывать, когда и каким образом он должен это делать. Однако облечь свою мысль в слова, по крайней мере такие, которые не высмеял бы Бэзил, он не умел и потому плелся вслед за молодцеватой фигурой одетого в военную форму Питера молча, пока Соня не решила взять такси.

– Я знаю, чего мне хочется, – сказал Бэзил. – Хочется быть среди тех толстокожих и бессовестных, о которых в девятнадцатом году говорили, что они обратили войну себе на пользу.

Вопреки тому, что Фредди Сотхилу, сэру Джозефу Мейнверингу и множеству других, кого время от времени рекрутировали помогать в решении постоянно возникавших проблем с обеспечением будущности Бэзила, было привычно говорить о нем в терминологии, обычно привлекаемой для характеристики шахтеров Южного Уэльса, как то: «ненадежный», «не способный работать», – получение разного рода должностей играло в жизни Бэзила немалую роль, так как объяснением и извиняющим обстоятельством многих его причуд служил тот факт, что собственных денег он никогда не имел. По завещанию отца Тони и Барбара получили солидное состояние, однако кончина постигла сэра Кристофера Сила вскоре после первого из наиболее позорных деяний Бэзила, и если мыслимо допущение, что человека, более четверти века возглавлявшего организационный сектор парламентской партии, может до такой степени поразить то или иное доказательство порочности человеческой натуры, то следует признать, что кончину сэра Кристофера ускорил стыд, так быстро одно последовало за другим. Как бы там ни было, на смертном одре сэр Кристофер мелодраматически лишил наследства младшего своего сына, отдав его будущее всецело на усмотрение матери.