Все спорили, никто не садился на место.
— Хорошо же должно быть правительство, если по его приказу совершаются подобные преступления. А командир корабля, выполнивший этот приказ? — возмущался товарищ Норвуд, молодой адвокат.
— Германское правительство,— возражал Шнейдер с пивоваренного завода,— сделало все, что могло — в разумных пределах, конечно. Оно опубликовало в нью-йоркских газетах предупреждение, что пароход будет атакован, заранее сняв с себя тем самым ответственность за пассажиров. Но женщинам и детям непременно надо было ехать на пароходе с огнестрельными припасами!
— С огнестрельными припасами?! — воскликнул Норвуд.
Шнейдер протянул ему газету и ткнул пальцем в сообщение, где говорилось, что «Лузитания» везла партию снарядных стаканов.
— Огнестрельные припасы! — фыркнул адвокат.
— А для чего же, интересно, еще могли предназначаться эти самые стаканы, как не для того, чтобы убивать немцев! Весь мир напал на немцев — им поневоле приходится защищаться!
Товарищ Шнейдер и в самом деле производил впечатление человека, на которого напал весь мир. Лицо и шея
его побагровели, и было ясно, что в эту минуту он готов защищаться всем, что попадется под руку.
Неожиданно выступил товарищ Кельн, огромный стеклодув:
— Германское правительство официально заявило, что «Лузитания» была вооружена пушками.
Норвуд в ответ расхохотался, и немцы дружно ринулись в бой: а какие он может привести доказательства, что это не так? Уж не намерения ли британского правительства? Недаром говорят: «Коварный Альбион»!
— Поражаюсь я вам, немцам,— произнес молодой адвокат.— До войны вы на чем свет стоит ругали кайзера, а теперь готовы с пеной у рта защищать его!
А я поражаюсь вам, американцам,— отпарировал Шнейдер,— вы готовы с пеной у рта защищать этого короля Георга. Все газеты Уолл-стрита вопят, что Америка должна вступить в войну, потому что погибло, видите ли, несколько миллионеров!
— Вы, очевидно, забыли, что большинство погибших — рабочие.
— Ха, ха, ха! — рассмеялся товарищ Станкевич.— Оказывается, Уолл-стрит любит рабочих!
Товарищ Мэри Аллен, любившая вообще все человечество, подхватила:
— В самом деле, представьте себе, что рабочие погибли в руднике, при катастрофе, из-за алчности и преступной небрежности хозяина или от какой-нибудь легко предотвратимой профессиональной болезни. Или, скажем, в результате пожара на фабрике — из-за того, что нет запасных выходов. Никто на Уолл-стрите не выразил бы желания немедленно начать войну.
С этим доводом должны были согласиться все социалисты. Все понимали, что гибель «Лузитании» вызвала столько шуму потому, что она затронула интересы привилегированного класса, интересы людей, имеющих вес в обществе, людей, о которых писали в газетах и которым не полагалось терпеть неудобства даже во время войны. И хотя Джимми и был возмущен поступком немцев, поднятая Уолл-стритом шумиха вызывала у него раздражение.
Слово взял молодой Эмиль Форстер — его слушали с напряженным вниманием. По его мнению, обе стороны всегда в чем-то правы, а в чем-то нет. Впрочем, так всегда бывает в спорах. Говоря о погибших английских и американских детях, не следует забывать о миллионах немецких детей, которых английское правительство намерено предать голодной смерти. Вот какой ценой поддерживается британское морское могущество. Кроме того, большая часть средств связи и информации находится под английским контролем. Англичане считают, что они апеллируют к закону, но в сущности это просто обычай, и обычай очень для них удобный. Так, например, английские крейсеры используют свое право обыскивать суда и снимать с них команду, тогда как подводные лодки делать этого, конечно, не могут. Шум, поднятый англичанами по поводу «закона», есть не что иное, как попытка помешать Германии пустить в ход единственное ее оружие. Честно, положа руку на сердце, спросите себя: неужели отправить людей на дно большее преступление, чем предать их медленной голодной смерти?
— Все эти споры о немцах и англичанах,— вмешался Неистовый Билл,— у меня вот где сидят! Да неужели же, ослы вы упрямые, вы не видите, что играете на руку хозяевам? Сидите тут и препираетесь, вместо того чтобы поднимать рабочих на настоящую борьбу.
Маленькая, сухопарая фигурка Станкевича снова пришла в движение: вот почему он ненавидит войну — война разъединяет рабочих. Ничего хорошего о «ей не скажешь.
— Ну, положим, кое-что хорошее о ней можно сказать! — Неистовый Билл, по своему обыкновению, усмехнулся.— Война дала рабочим оружие и научила их обращаться с ним. А что, если в один прекрасный день они обратят это самое оружие в другую сторону и будут сражаться за самих себя?
Читать дальше