Эптон Синклер - Джимми Хиггинс

И вот начали выступать социалисты, анархисты, синдикалисты, профсоюзные деятели! Взгляните на этих хозяев жизни, говорили они, взгляните на цивилизацию, которую они создали! В древнейших центрах мировой культуры десять, а то и все двадцать миллионов наемных рабов уничтожают друг друга — и тут анархист, или социалист, или синдикалист, или профсоюзный деятель подробно описывал кровавые чудовищные деяния, совершаемые этими двадцатью миллионами людей. Ораторы ссылались «а газеты, которые каждый день сообщали все новые и новые подробности: голод и эпидемии, пожары и побоища, ядовитые газы, зажигательные бомбы, торпедирование пассажирских судов. Взгляните, говорили они, на этих благочестивых лицемеров, на этих хозяев жизни с их утонченностью, с их культурой, с их религией! Вот кто ведет вас в западню, вот ради кого вы прикованы к машинам столько томительных, полных тяжкого труда лет!

На каждом углу, в каждом зале для митингов, повсюду, где собирались рабочие в час обеденного перерыва, говорилось что-нибудь в таком роде; и люди, которые раньше, быть может, не стали бы и слушать, теперь кивали головой, и лица их становились суровыми, решительными: да, эти самые заправилы — порядочные негодяи. Америка считается страной свободы и тому подобное, но и здесь они точно такие же, как всюду,— теснятся у кормушки, хотят напиться крови, льющейся в Европе. Разумеется, они маскируют свою алчность сочувствием к союзникам, но кто же в Лисвилле поверит, что старик Гренич любит русское правительство? Конечно, никто. Все отлично понимают, что он думает о своем кармане, и рабочие твердо решили: «А мы подумаем о своем!» Сначала им казалось, что дело идет на лад. Заработная плата поднялась — настоящее чудо. Никогда еще у неквалифицированного рабочего не было в кармане столько денег. Ну, а рабочие, умевшие хоть что-нибудь делать, могли прямо-таки записаться в плутократы. Но очень скоро в этом роскошном плоде войны обнаружился червячок: цены росли почти с такой же быстротой, как и заработная плата, а в некоторых местах даже быстрее. Домовладельцам приходилось платить поистине фантастические деньги: с одинокого рабочего, например, просили два-три доллара в неделю фактически за пользова-вание матрацем и одеялом, что в прежнее время стоило всего пятьдесят центов. Продуктов не хватало, да и те были плохие. Кусок пирога и чашка кофе стоили одно время целых шесть центов, а потом и семь, а потом и все десять. И попробуйте только начать возмущаться — хозяин тут же заводил длинный разговор о том, сколько он теперь платит рабочим, да за наем помещения, да за продукты! И возможно, все так и было на самом деле.

Не поднялись в цене только почтовые марки; и не случайно, говорили социалисты: ведь почтовым ведомством управляет дядя Сэм, а не Эйбел Гренич! Каждое повышение цен лило воду на их мельницу, придавало новую силу их лозунгу: «Морите голодом войну и кормите Америку!» Социалисты были свидетелями того, как миллионы тонн товаров грузят на пароходы и отправляют в бездонную пучину европейской войны; они видели, как европейские рабочие превращаются с помощью кабальных займов в рабов американских паразитических классов; как Америка неудержимо катится к войне и вот-вот окажется на самом краю пропасти. Все это решительно не нравилось социалистам. Они настойчиво требовали: наложить эмбарго! И не только на военное снаряжение, но и на продовольствие, на все товары — пусть европейские стратеги образумятся. Все социалисты призывали рабочих бастовать и тем самым вынудить политических деятелей пойти на эту меру, но особенно усердствовали немцы, австрийцы, венгры, чехи. Хотя все они — кроме немцев — были угнетенными нациями, в первые месяцы войны

они не желали понимать ничего, кроме одного: их отцов, братьев, родственников убивают снарядами, изготовленными на машиностроительном заводе «Эмпайр». С ними заодно были и евреи—потому что они ненавидели правительство России такой лютой ненавистью, что все остальное было для них уже безразлично; и затем ирландцы,— потому что самое главное для ирландца — это, во-первых, отплатить Джону Булю за все его многовековые грехи, а, во-вторых, лезть во все на свете драки. Джимми Хиггинс теперь уже ничего не понимал: раньше, бывало, он пытался убеждать католиков разных наций и слышал в ответ одну лишь брань; а теперь и Том Каллахан, владелец «буфетерии», и Пэт Гроган, владелец бакалейной лавки на углу, сделали вдруг открытие, что Джимми Хиггинс, если разобраться, вовсе не такой уж дурак!