Анатоль Франс - Новеллы

Он помолчал минутку, затем продолжал, понизив голос, с подлинно религиозной торжественностью:

— Я, Марциал Сафрак, недостойный пастырь божий, доктор богословия, покорный, как малое дитя, велениям нашей святой матери церкви, утверждаю с полной уверенностью, — если только святейший папа и церковные соборы не возгласят противное, — что Адам, созданный по образу и подобию божию, имел двух жен, из которых Ева была вторая.

Эти странные слова вывели меня из состояния равнодушия и пробудили во мне чрезвычайный интерес. Поэтому я был несколько разочарован, когда г-н Сафрак, опершись локтями о стол, сказал:

— Но довольно об этом. Быть может, ты когда-нибудь прочтешь мою книгу, где найдешь все подробности. Я был вынужден, ради строгого исполнения моего долга, повергнуть мой труд на рассмотрение архиепископа и просить у его высокопреосвященства одобрения. Рукопись в данный момент находится у архиепископа, и я с часу на час жду ответа, который, как я имею все основания надеяться, будет благоприятным. Дорогое мое дитя, отведай этих грибов, собранных в здешнем лесу, и вина наших лоз, — и скажи, не вторая ли обетованная земля этот край, для которого первая была лишь прообразом и предвещанием.

После этого разговор стал более непринужденным и коснулся наших общих воспоминаний.

— Да, сын мой, — сказал кюре, — ты самый любимый из моих учеников. Бог разрешает нам отдавать чему-нибудь предпочтение, когда оно основано на беспристрастной оценке. Так вот, в тебе я сразу же увидел задатки подлинного человека и христианина. Правда, в тебе проявлялись также и серьезные недостатки. Ты не всегда был одинаков, в тебе часто появлялась неуверенность, ты легко падал духом. Страсти, еще неясные, дремали в твоей душе. Я любил тебя за эту душевную тревогу, между тем как иного из моих учеников, случалось, любил за противоположные свойства. Поль д'Эрви, например, был мне дорог за непоколебимую твердость его ума и сердца.

При этом имени я покраснел, побледнел и едва не вскрикнул, а когда попробовал что-то сказать, голос мой мне не повиновался.

— Если мне не изменяет память, — добавил кюре, — он был твой лучший друг. Ты по-прежнему близок с ним, не правда ли? Я слышал, что он стал дипломатом и ему предсказывают блестящую будущность. Я желал бы, чтобы, когда настанут лучшие времена, он занял место на службе у его святейшества папы.

— Отец мой, — с трудом проговорил я, — завтра я расскажу вам о Поле д'Эрви и еще об одном лице.

Г-н Сафрак пожал мне руку. Мы попрощались, и я удалился в отведенную для меня комнату.

Лежа в постели, пахнущей лавандой, я вообразил, что я по-прежнему тот ребенок, который, стоя на коленях в часовне коллежа, восторженно смотрит на женщин с такими белыми и светлыми лицами, заполняющих хоры. И вдруг словно какой-то голос, исходящий из облаков, зазвучал надо мной и промолвил: "Ари, тебе кажется, что ты любишь их в боге, но на самом деле ты любишь в них бога".

Проснувшись на следующее утро, я увидел г-на Сафрака, стоявшего у изголовья моей кровати.

— Ари, — сказал он, — пойдем; ты отстоишь мессу, которую я отслужу для тебя, а потом я выслушаю все, что ты хочешь мне рассказать.

Артигская церковь была небольшим строением в романском стиле, который в Аквитании был распространен еще в XII веке. Подвергшись реставрации лет двадцать тому назад, она приобрела колокольню, которая отнюдь не была предусмотрена при ее первоначальной постройке. По счастью, принадлежа к очень бедному приходу, она сохранила свою строгую наготу. Я присоединился, насколько позволяло мое душевное состояние, к молитвам священнослужителя, а по окончании мессы прошел вместе с ним в ризницу. Там мы слегка подкрепились хлебом и молоком, а затем вернулись в дом г-на Сафрака.

Придвинув кресло к камину, над которым висело распятие, он предложил мне сесть и, заняв место рядом со мной, знаком попросил меня начать мой рассказ. За окном падал снег. Я начал так:

— Отец мой, десять лет прошло с тех пор, как я вышел из-под вашей опеки и вступил в свет. Я сохранил в нем мою веру, но, увы, не мою чистоту.

Нет необходимости рассказывать вам о том, как я жил: вам, моему руководителю, моему единственному духовнику, это хорошо известно.

Я спешу перейти к событию, которое перевернуло всю мою жизнь. В прошлом году мои родители решили меня женить, и я охотно согласился на это. Девушка, которую мне предназначали, обладала всеми достоинствами, которых обычно желают родители. К тому же она была красива, она мне нравилась, и вместо брака по расчету мне предстоял брак по склонности. Мое предложение было принято. Состоялось обручение. Счастье и покой моей жизни были обеспечены, но внезапно я получил письмо от Поля д'Эрви, который, вернувшись из Константинополя, сообщал мне о своем приезде и выражал большое желание меня увидеть. Я поспешил к нему и рассказал о своей предстоящей женитьбе. Он сердечно меня поздравил. "Мой старый товарищ, сказал он мне, — я радуюсь твоему счастью". Я сказал, что хотел бы иметь его своим шафером, и он охотно согласился. Свадьба была назначена на пятнадцатое мая, а он должен был вернуться на службу лишь в начале июня. "Значит, все в порядке, — сказал я ему; — Ну а твои дела как?" — "О! Мои! воскликнул он с улыбкой, выражавшей одновременно и радость и печаль. — Мои дела… как все изменилось… Я потерял голову… Одна женщина… Ари, я либо очень счастлив, либо очень несчастен! Как назвать счастье, купленное ценой недостойного поступка? Я предал, я поверг в отчаяние прекраснейшего друга… я похитил там, в Константинополе, ее…" Г-н Сафрак перебил меня: