Анатоль Франс: Фарината дельи Уберти, или Гражданская война

Сидя на террасе своей башни, старый Фарината дельи Уберти вперял пронизывающий взгляд в город, ощетинившийся зубцами стен. Стоя близ него, брат Амброджио глядел на небо, где распускались вечерние розы, и которое венчало своими пламенными цветами холмы, обступившие кругом Флоренцию. С ближайших берегов Арно, в тихом воздухе поднималось благоухание мирт. Последние птичьи крики доносились от светлой кровли Сан-Джиованни. Вдруг топот двух коней зазвучал по острым камням, вырытым из ложа реки для городской мостовой, и двое всадников, прекрасных, как два святых Георгия, выехав из узенькой улицы, проехали перед глухими стенами дворца рода Уберти. Поровнявшись с подножием гибелинской башни, один из них плюнул, в знак презрения, а другой, подняв руку, сложил кукиш. Затем, оба, пришпорив своих коней, галопом доехали до деревянного моста. Свидетель оскорбления, наносимого его имени, Фарината был спокоен и молчалив. Его иссохшие щеки дрогнули, и слеза, в которой было больше соли, чем воды, медленно заволокла его желтые глаза. Наконец, трижды покачав головой, он вымолвил:

— За что ненавидит меня этот народ?

Брат Амброджио не ответил. И Фарината продолжал глядеть на город, который он видел только сквозь горькую пелену, разъедавшую ему веки. Затем, обратив к монаху свое худое лицо с крепко посаженным носом, в виде орлиного клюва, и грозными челюстями, он спросил еще раз:

— За что ненавидит меня этот народ?

Монах сделал движение, как бы отгоняя муху.

— Что вам, мессер Фарината, похабная дерзость этой пары молокососов, вскормленных в гвельфских[ Гибеллины и гвельфы — две стороны, боровшиеся в Италии: первые — сторонники германских императоров, стремившихся распространить свою власть на Италию; вторые, — сторонники независимости Италии и папы, боровшегося против германского императора. Под влиянием различных экономических интересов итальянские города примыкали к той или другой стороне, иногда меняя свой фронт в процессе борьбы. (Прим. ред.) ] башнях Ольтарно?

Фарината.

— Действительно, мне мало дела до этих двух Фрескобальди, любимцев римлян, сыновей всадников и проституток. Их презрение меня не пугает. Ни друзьям моим, ни, особенно, моим врагам меня нельзя презирать. Горе мое в том, что я чувствую на себе ненависть народа Флоренции.

Брат Амброджио.

Ненависть царит в городах с тех пор, как сыны Каина занесли в них искусные ремесла и гордыню, с тех пор, как два фиванских рыцаря кровью своею утолили взаимную братскую ненависть. Оскорбление порождает гнев, а гнев — оскорбление. С ненарушимой плодовитостью ненависть зачинает ненависть.

Фарината.

Но как возможно любви породить ненависть? И за что ненавистен я моему возлюбленному городу?

Брат Амброджио.

Я отвечу вам, мессер Фарината, раз вы этого хотите. Но из уст моих вы не услышите ничего, кроме правды.

Ваши сограждане не прощают вам того, что вы сражались у Монтаперто под белым знаменем Манфреда[ Сын германского императора Фридриха II, князь тарентский, постепенно овладевший Сицилией, частью юга Италии и распространивший свою власть на Тоскану (1231–1266 гг.). (Прим. ред.) ], в день, когда Арбия покраснела от крови флорентийцев. Они считают, что в тот день в той гибельной долине вы не были другом своей Флоренции.

Фарината.

Как? Я не любил ее. Жить ее жизнью, жить только для нее, выносить усталость, голод, жажду, лихорадку, бессонницу и ни с чем не сравнимую муку — изгнание, быть непрестанно лицом к лицу со смертью, рисковать попасть живым в руки тех, кто не удовольствовался бы только моей смертью, на все решиться, все перенести за нее, за ее благо, за то, чтобы вырвать ее у моих врагов, которые были и ее врагами, за то, чтобы освободить ее от всякого позора, чтобы волей или неволей склонить ее к следованию благим советам, стать за правое дело, думать то, что я думал сам, а со мной лучшие и благороднейшие, желать видеть ее во всей красе, мудрой и великодушной, и этому единому желанию пожертвовать своим достоянием, своими сыновьями, своими близкими, своими друзьями, быть в зависимости от ее выгод щедрым, скупым, честным, предателем, великодушным и преступным — это не значит любить свой город! Но кто же тогда любил Флоренцию, если я ее не любил?