Теодор Фонтане - Пути-перепутья

Тут Бото взял из пачки второе письмо, надумав перечитать все - с первого до последнего. Но от чтения больно заныло сердце. «К чему? К чему воскрешать и пробуждать то, что мертво и должно оставаться мертвым. Это следует уничтожить, быть может, вместе с предметами воспоминаний исчезнут и сами воспоминания».

Приняв твердое решение, Бото встал из-за стола, отодвинул в сторону каминный экран и склонился к очагу, чтобы сжечь там письма. Медленно-медленно, словно желая надолго растянуть чувство сладкой боли, он начал бросать письма в камин, предавая огню листок за листком. Напоследок в руках у него остался только букет. Задумчиво разглядывая его, Бото думал сперва по отдельности сжигать каждый цветочек, для чего пришлось бы развязать волосок. Но вдруг, охваченный суеверным страхом, он отправил весь букет следом за письмами.

Пламя ярко вспыхнуло, и все было кончено.

«Свободен ли я теперь?.. И хочу ли я свободы? Не хочу. Все пепел. А я связан»

Бото глядел на горсточку пепла. «Как много - и как мало». Потом он снова задвинул камин экраном, в центре которого была изображена одна из сцен помпейской стенной росписи. Сотни раз взгляд его скользил по этому изображению равнодушно, не задерживаясь, лишь сегодня он вгляделся пристальней. «Минерва со щитом и копьем. Но копье приставлено к ноге. Вероятно, это символ покоя… Ах, если бы так…» Тут он встал, запер потайной ящик, лишенный главного сокровища, и прошел в передние комнаты.

По дороге, в длинном и узком коридоре, он встретил кухарку и горничную, которые как раз вернулись домой после прогулки в Тиргартен. Видя их смущение и испуг, он был несколько тронут, однако сумел это скрыть и набросился на них, правда, не без скрытой насмешки над самим собой, «пора, мол, положить этому конец». Затем он по мере своих сил разыграл Зевса-громовержца. Где они пропадают, черт побери? Разве так ведет себя прислуга в порядочном доме? Не думают ли они, что ему очень хочется сдать на руки госпоже баронессе, когда та вернется (а она может вернуться с минуты на минуту), совершенно развалившееся хозяйство и распустившуюся прислугу? И где, спрашивается, лакей? «Слышать ничего не желаю! Знать ничего не желаю! Не оправдывайтесь!» Он излил свой гнев и пошел дальше, посмеиваясь над собой. «Как легко читать проповеди и как трудно им следовать! Жалкий я проповедник! Разве сам я не позабыл все приличия? Разве сам я веду себя так, как положено в порядочном доме? Раньше - это еще куда ни шло, но что и теперь лучше не стало,- вот это беда».

Он уселся, как прежде, на балконе и позвонил. На сей раз явился и лакей с видом еще более испуганным и смущенным, нежели у девушек, в чем не было теперь ни малейшей надобности: гроза миновала.

- Скажи кухарке, что я проголодался. Ну, чего же ты ждешь? А, мне все ясно (и он рассмеялся): дома у нас хоть шаром покати. Все одно к одному. Ну что ж, пусть будет чай, уж чай-то дома найдется. А к нему парочку бутербродов - хочу есть, ничего не поделаешь. А вечерних газет не приносили?

- Слушаюсь, господин ротмистр.

Чайный столик был сервирован с непостижимой быстротой тут же на балконе, сыскалось и кое-что из съестного. Бото полулежал в качалке, созерцая голубой язычок пламени. Потом он взял из стопки «Фремденблат» - советника и наставника своей женушки, и лишь затем «Крейццейтунг», где сразу же открыл последнюю страницу.

«Господи, до чего обрадуется Кете, когда получит возможность ежевечерне изучать эту страницу сразу по выходе, следовательно, на двенадцать часов раньше, чем в Шлангенбаде. И с ней нельзя не согласиться. «Адельберт фон Лихтерло, правительственный секретарь и лейтенант запаса, и Хильдегард фон Лихтерло, урожденная Хольце, настоящим имеют честь известить о своем бракосочетании, состоявшемся сего дня». Право же, видеть, как жизнь идет своим чередом и что любовь не иссякает в мире,- это лучше всего на свете. Свадьбы, крестины. Между ними для разнообразия несколько извещений о смерти. Но про смерти незачем читать, Кете не читает, я тоже нет, вот разве что гейдельбергские «вандалы» потеряют одного из «старых соратников» и я угляжу среди траурных извещений герб землячества, тогда я читаю, это меня развлекает. Так и кажется, будто старого бурша пригласили в Валгаллу - постучать кружкой о кружку. Хотя там скорей могильными заступами стучат, а не пивными кружками…»

Он отложил газету, потому что услышал звонок… «Вдруг она?..» Оказалось - нет, просто от хозяина принесли лист пожертвований, где покамет было записано лишь пятьдесят пфеннигов. Однако Бото весь вечер сидел как на иголках, ибо был готов к неожиданностям, и всякий раз, когда очередной экипаж с чемоданом впереди и дамской шляпкой позади сворачивал к Ландграфенштрассе, он говорил себе: «Это она, она любит неожиданности; я уже слышу, как она говорит: «По-моему, вышло очень смешно».