Халлдор Лакснесс - Званый обед с жареными голубями - Рассказы

Старика прозвали Хромой Тур потому, что он и вправду прихрамывал на одну ногу. С ним однажды приключилось несчастье, — насколько мне помнится, он свалился в пароходный трюм и с тех пор стал хромым. Но этот недостаток не был ему большой помехой. Беда его была вовсе не в том. Старик, хотя и часто посещал профсоюзные собрания, внимательно прислушиваясь к тому, что там происходит, толком, однако, не понимал учения Маркса и Ленина о том, что рабочим необходимо взять власть в свои руки, уничтожить капитализм и создать собственное государство, в котором они будут пользоваться благами своего труда. Мне кажется, Тур не верил и половине того, что говорили лидеры профсоюзного движения, и не высказывал половины того, во что верил сам. Подчас я невольно задавал себе вопрос, в чем источник его силы, что закаляет его веру, питает его надежды и поддерживает его юмор?

Как я уже сказал, Тур много лет жил на окраине города. Он поселился на чердаке старого дома с женой и двумя сыновьями. Вскоре жена умерла, а что стало с его сыновьями, я толком не знаю. Сомневаюсь, знает ли это сам старик. Единственная дочь Тура рышла замуж за здешнего рыбака и жила в городе. Как-то старик мне сказал, что у него трое внуков, он долго их расхваливал. Судя по всему, это очень хорошие дети. Я часто навещал одинокого Тура. Он сам готовил себе пищу на примусе, иногда угощал меня кофе, и мы болтали с ним о житье-бытье, об Эстерланде, о том, как шли дела в его родном округе, как вел он свое хозяйство, почему забросил его. Впрочем, я уже говорил, это особая история.

Иногда я заводил разговор о рабочем движении, о борьбе, которую должны вести рабочие, чтобы взять власть в свои руки, построить свое государство, как учили Маркс и Ленин. Но мне редко доводилось встречать человека более миролюбивого, чем Тур. Никогда в жизни он ни с кем не ссорился, никогда не принимал участия ни в какой борьбе, кроме единственной извечной борьбы за существование, которую, как известно, приходится вести народу, потому что всем нам за труд платят гроши. Поссориться с кем-нибудь даже из-за жалованья — нет, старый Тур не мог даже подумать об этом. Нужно действовать с осторожностью, спокойно, говорил он. Да-а, Хромой Тур был добродушнейший человек, такого, пожалуй, редко встретишь.

— Вот только большевики нам все портят, — говорил он. — Своей дерзостью они ожесточают капиталистов. Если хочешь чего-нибудь добиться, действуй осторожно. Что и говорить, большевики — смутьяны, они хотят командовать всем, потому и сеют зло повсюду.

— Тем не менее они управляют громадной территорией — от Балтийского моря до Тихого океана, — заметил я.

— Что-о?

— Нигде на этом пространстве нет собственности, нет капитализма. Там создано государство рабочих и крестьян.

— Я ничего об этом не знаю, меня мало трогает, что происходит там, за границей. А вот здесь, насколько мне известно, большевики не упускают случая, чтобы натравить на нас капиталистов. Послушать только их жалобы, нарекания и требования! Разве нормальный человек может отнестись к ним серьезно? И это вместо того, чтобы быть тише воды и ниже травы. Что и говорить, позорят они рабочих!

— Ну нет, — ответил я. — В самой большой стране им удалось добиться своих прав.

Потеряв на момент самообладание, старик выпалил:

— Они же язычники, черт побери! Я слышал от одной женщины, на ее слова я могу полностью положиться, что они расправляются со служителями церкви — священниками, епископами. А кому же, как не богу, человек может поверить свою душу в тяжелую минуту?

Тур исправно посещал церковь по воскресеньям, внимая елейным проповедям, специально предназначенным для рабочих, чтобы поколебать их боевой дух. В особенности нравилось ему пение псалмов. А вот в кино Тур никогда не бывал. Он питал истинное отвращение ко всем развлечениям, за которые приходилось платить деньги. Однако я никогда не забуду, с какой радостью он как-то в воскресенье отправлял своих внуков в кино, дав им при этом три кроны. Три кроны — немалые деньги по тому тяжелому времени!

— Чего только не сделаешь для детей! — сказал он, улыбаясь самому себе. — До чего же славные ребятишки!

Несколько лет спустя, ранней весной 1932 года, в жизни старого рабочего произошло событие, имевшее серьезные последствия: умер его зять-рыбак. Было бы более естественным, если бы он утонул. Но бедняк просто умер от какой-то болезни. Осиротели трое детей и жена, ходившая на сносях. Рыбак не оставил им иного наследства, кроме города. Впрочем, это происходит со многими бедняками. По простоте душевной они надеются, что об их детях будет заботиться город, воздвигнутый их руками, но принадлежащий богатым, тот самый чудесный город, где все улицы проложены руками рабочих. Видно, поэтому им дали право ходить по этим улицам беспрепятственно.