Эрнст Юнгер: Сердце искателя приключений. Фигуры и каприччо

Нигромонтан мог поведать об одиноких умах, чья обитель, несмотря на всю кажущуюся близость, для нас недоступна. Эти умы, привыкшие к жару и чистоте огня, появляются лишь тогда, когда сознание предельной опасности позволяет им легко перешагивать через него. Впрочем, счастливым, по его словам, можно назвать даже того, кто живёт в мире, совершая зеркальные действия и будучи способен описать петлю хотя бы на одно мгновение. В качестве примера Нигромонтан приводил секундное молчание, что наступает сразу вслед за требованием сдаться. Затем следует отказ.

С той же силой, с какой превозносил способность проходить сквозь стены наших притуплённых чувств, он предостерегал от того, чтобы презирать людей в минуту их слабости. Касаясь этой темы, он нередко упоминал о такой петле, описать которую способен даже самый ничтожный человек, и ещё о том, что врата смерти, важнейшие из всех незримых врат, открыты денно и нощно для всех нас без исключения. Смерть называл он самым удивительным путешествием, на которое только способен человек, истинным волшебством, главной шапкой-невидимкой, иронической репликой в вечном споре, последней и неприступной твердыней всех свободных и храбрых — и вообще в разговоре об этой материи он не скупился на сравнения и похвалы.

К сожалению, то, что я слишком быстро забыл его поучения, недалеко от правды. Вместо того чтобы продолжать занятия, я вступил в ряды мавританцев, этих угодливых политехников власти.

Гослар

В лавках меня всегда удивляла неискоренимая привычка продавцов специально завертывать товар, который, как, например, плитка шоколада, и так уже прекрасно упакован. Эта процедура, как и всякий акт вежливости, имеет свои основания.

Прежде всего в ней чувствуется некий пережиток праздника, с которым раньше была связана торговля и от которого она напрямую зависела. Ещё более явственно говорят об этом ярмарки, где всегда царит особое праздничное настроение. В нынешней торговле скотом до сих пор существует ритуал с его жертвами и заклинаниями. Люди с конного рынка ведут торговлю словно во времена циклопов. Нет никакого сомнения, что первоначально торговец был тем, кто нуждался в защите и, конечно же, в церемониальных действиях, тогда как покупатель очень легко мог превратиться в разбойника, отбирающего товар силой. О финикийских временах в наши дни напоминают рассказы путешественников, странствующих по Южному морю.

Каждому продавцу по природе свойственно совершать над товаром заключительные манипуляции. Заворачивать, упаковывать, перевязывать — все эти действия сводятся к утаиванию, ведь торговля из-под полы — страсть любого продавца. Кроме того, в наше время такая торговля приобретает иной — сословный — характер, поскольку широкое вторжение техники в сферу сословных отношений захватывает в том числе и купечество. Взвешивание, обмер и самая различная упаковка товара являются в этом смысле действиями, которые делают торговца членом сообщества, описанного в романах «Приход и расход» (Soil und Haben) или «Деловая жизнь» (Handel und Wandel) . Торговец обороняется таким способом от натиска индустрии, низводящей его до уровня простого распределителя благ. Однако совсем недавно появились такие сферы торговли, где борьба разрешилась не в его пользу. К ним относится табачная торговля. Она давно покинула пределы лавки в старом смысле слова и переместилась в киоск. Торговля здесь сведена к минимуму: продавец совершает единственное движение, доставая товар, поставляемый в одинаковых упаковках одинакового размера и веса с акцизными марками. Легко предсказать, что торговля подобного рода в ближайшие десятилетия сильно разрастётся и проникнет даже в такие области, о которых сегодня едва ли кто-то догадывается.

Но есть места, где процедура упаковки остается неприкосновенной, и к их числу относятся почтовые и железнодорожные конторы. Наблюдаемые там стычки происходят из-за того, что продавец забывает о вежливом обхождении, обычно свойственном торговле. Здесь начинает работать скрытое различие между клиентом и публикой. К покупателю, приобретающему открытки в лавке, относятся совсем иначе, чем к тому, кто покупает те же самые открытки на почте. Это различие просматривается уже во внешней обстановке. Так, прилавок в торговой лавке делают как можно более широким, чтобы обслуживать сразу нескольких покупателей; напротив, обслуживание «в окне» устроено по принципу кассы. Если любой продавец, как известно, старается расхваливать свой товар, то служащий всегда чем-то недоволен, старается отослать к другому окну, выдаёт лишь определённое количество товара и вообще стремится не привлечь, а оттолкнуть покупателя. О различии говорит и то, что торговец всегда любезен, а служащий, напротив, всегда подозрителен, когда дело идёт о «десятках штук». В сущности, мы наблюдаем красноречивое противостояние купечества и чиновничества, или касты писак и торговых людей. Стычка перерастает в крупное столкновение, если одна из этих жизненных позиций одерживает над другой верх, как в современной плановой экономике. Тогда все торговые лавки, как было во время последней войны, превращаются в конторы, у входа в которые часами простаивает публика в ожидании своей очереди. А обратный процесс означает триумф продавца: после поражения в войне конторы стали оборудовать по образцу торговых домов. Там, где торговец пребывает в своей стихии и обретает власть, происходит известное пересечение обеих сфер. Финансовые олигархи, например, подражают государственным учреждениям, и тогда можно говорить о банковских служащих и банковских конторах, где сейфы сооружаются по образцу крепостей.