Роберт Вальзер - Разбойник

Наверное, уже двенадцать сотен раз бывал, т. е., говоря выразительно, бродил я под аркадами. Всегда нужно говорить несколько с выражением. Мы, люди современные, не переносим неотёсанной формы в разговоре. А другие ходили этим путём под аркадами восемь тысяч раз. Невольно изумляешься, думая об этом. Стояло прекрасное-распрекрасное воскресенье, разбойник шёл под грушевыми деревьями мимо налитых колосьев, думая об Эдит, скрывшейся от него. Конечно, она ему не подотчётная, но всё равно! Но не будем об этом говорить. Или лучше поговорим позже. Так что добрый душою разбойник с пистолетной пулей любви к этой златоглазой девушке в груди всё больше отдалялся от города, в котором жила та, коей он был привержен. С некоторой справедливостью её можно назвать его «неумолимой властительницей», пользуясь стилем минувших времён. Однако вернёмся всё же к стилю современному. Собаки гуляют рядом с владельцами, деревья стоят, не издавая ни шелеста, а птички поджидают милого друга — вечера, чтобы залиться радостью в его прохладе. До заката будет сиять солнце, так ярко пробившееся в аллею, а разбойник разрешит нам сказать, что теперь рассматривает картофельные стебли, которыми покрыто распростёртое поле. Через некоторое время что-то начало в нём ныть, так что он почувствовал, что вынужден вздохнуть. Раньше бы с ним такого не произошло. Стал ли он, следовательно, лучше в душе? Хочется надеяться, ради его же блага. И, может быть, в эту самую минуту милая грубая красавица Эдит думала о нём. Может быть, улыбалась с насмешкой. Ему ничего не оставалось, как позволить ей усмехаться, хотя жестокость этой мысли чуть не придавила его к земле. Можно сказать, что его душа благоухала от любви, как букет, полный точащих аромат цветов. И запах ощущений его пьянил. Как кругло и весело стояли перед крестьянскими домами потихоньку шевелящие кроной, мечтательные деревья, и колокольный звон содрогал и сотрясал воздух, звон Эдит со всех церквей мира. О, как разрывали ему и без того растроганное сердце эти звуки! Тропинка стала каменистой. Вдруг из лазоревого неба обрушился внезапный ливень, и по прошествии пяти минут разбойник промок насквозь. Вода прямо катилась по нему. Но вскоре опять настала самая что ни на есть прекрасная погода, по возможности ещё лучше, чем раньше. Сверкающая карусель пригласила его прокатиться под балдахином, и когда он сел, т. е. скорее лёг под бархатным пологом, то уподобился слагающей гимны монахине, которая вобрала в себя всё земное страдание и боль, всю красоту и томление, и сладость. Мальчики и девочки обступали золотое и цветущее радостью яблочных лепестков крутящееся сооружение, похожее на праздничный столб, а вокруг танцевал и смеялся зелёный ландшафт. Разбойник вынул себе сердце, рассмотрел его, засунул обратно и пошёл дальше, вниз в долину, где посреди парка стоял замок, а фонтан — посреди пруда, в котором плавали форели, улыбаясь красноватыми точками на спинках, как девушки в горячке, и он вошёл в замок и осмотрел достопримечательный зал, на гладком полу которого ещё виднелись пятна крови вековой давности. Он осведомился об их значении, и ему охотно рассказали всё, имеющее отношение к пониманию. Замок был самым большим и красивым во всей округе, а теперь наш миролюбец отправился дальше, и цветы в траве вдруг все разом стали чудовищно огромные, как деревья в лесах легендарного первобытного мира, а потом опять приняли обычную форму. Из уголка в тени вышли три поющие девушки с песней о гордости и смирении, об иронии и поворотах судьбы, и травы вторили изумительной песне по-травяному и по-растительному, так что звук возносился к небесам и нарастал, и околдовывал разбойничье ухо весельем тона и содержания. Он подошёл к девушкам, снял шляпу и поблагодарил, и потом отправился дальше, а отовсюду, со всех сторон, появлялись гуляющие, в зеленовато-медлительной реке светились тела купальщиков, а стрижики облетали старый крытый мост, а во дворе одного трактира играли пьесу. Разбойник некоторое время понаблюдал за представлением, съел порцию ветчины, перемолвился парой слов с девушкой и вернулся в город, где около часу простоял под домом, в котором когда-то говорил с Эдит, когда она ещё в нём была. Он не решался войти, потому что боялся, что она там, и ещё потому что боялся её там не встретить. Из трамвая высаживались люди, другие вскакивали вверх и внутрь. Некоторые сидели на лавках, другие прогуливались туда-сюда. «О, где же ты?» — спросил он. Он буквально влюбился в этот вопрос, и теперь он вдруг напомнил ему о чём-то смешном. Однажды вечером он пошёл в компанию на вечеринку, прямо как профессор, который всё ещё не нашёл себе места, а именно, места и сдвига с места в подобающий брак. Он бы всегда был очень даже порядочным, этот его брак. И вот он увидел, что на диванчике сидит подходящая партия. Он это сразу понял как тонко чувствующий человек. Партия, стало быть, сидела в смущении и одновременно с бойкостью. Она думала: «Выгорит ли в этот раз?» Конечно, из-за такого вопроса она несколько стеснялась. Как она фигурировала для разбойника в качестве подходящей, так же и он выступал для неё в виде подходящего и пригодного и с самого начала повёл себя, как и она, крайне робко. Оба подходящие манерничали и жеманились, потому что чувствовали, что все вокруг считают, что они друг другу вполне годятся. А теперь им нужно было как следует познакомиться, но, к сожалению, этого-то им как раз до поры до времени не хотелось, так что завязыватели знакомств, учредители связей на дому смотрели на них с сочувствием. В особенности жалели разбойника. Он делал вид, что ничего не понимает. Ну не наглость ли? Обоих так кстати пригласили в кружок гостей, чтобы по возможности быстро обстряпать милое дельце. Та, кого сочли подходящей, не была, правда, хорошенькой. Именно потому её, видимо, и нашли подходящей. А этот осёл разбойник никак не хотел ничего понять, или как раз наоборот, понимал слишком хорошо? Она казалась ему очень уж со всех сторон квадратной, эта милейшим образом признанная подходящей. Возможно, она и сама видела всю негодность в пригодности и подходящести. Она нерешительно смотрела в пол. «Не клюнул на приманку, он так негалантно обошёлся с нами», — так говорили на вечеринке после его ухода. В присутствии разбойника они изображали восхищение его манерами. Теперь же они его распекали почём зря. Он вежливо проводил подходящую домой, но и в пути она никак ему не подходила. Пока они шли, она хотя бы говорила и, по счастью, о Рильке, но даже несмотря на знание Рильке, она не могла ему подойти. Эх!