Джузеппе Бонавири: Женщины дона Федерико Мусумечи

— Прочь, чур меня! Иди к другим! — увещевал ее дон Федерико, натягивая до носа ветхое одеяло или пряча пожелтевшую лысину под подушкой, набитой конским волосом. — Доняла совсем! Вот так всегда в жизни: сперва тоска, потом безумие!

Но однажды ему вдруг до боли захотелось увидеть людей — все равно кого, — просто словом перекинуться с кем-нибудь о погоде, о политике, узнать, кто на ком женился, кто умер. Он уж было собрался, начистил ботинки, но, услышав с улицы голоса и треск мотоцикла, вспомнив мрачные лица соседей и их косые взгляды, передумал.

— Нет, не пойду! Ведь сейчас скажут: «Гляньте-ка, опять идет как ни в чем не бывало!» Ни за что не пойду! — И швырнул пиджак на стул.

Но поздно вечером мучительный прилив тоски объял его снова; не в силах бороться с собой, дон Федерико вышел и постучался в дверь к куме Ририккье.

— Чего вам? — испугалась соседка, выглядывая из окна.

— Да так… Хотел попросить немножко масла. Только и всего.

— Какого еще масла? Постыдились бы — на ночь-то глядя!

А кум Микеле, муж Ририккьи, встал и снял с гвоздя ружье.

— До чего докатился распутник! Является среди ночи к чужой жене! Пристрелю как собаку.

— Да ты что, рехнулся, Микеле? — завопила, вцепившись в него, жена. — Опомнись! В тюрьму захотел?!

Сперва у дона Федерико была мысль постучаться к куме Пеппе, но, поразмыслив, он решил воздержаться: Пеппа ведь тоже баба темная, поди знай, что ей в голову взбредет. Поколебавшись, он направился к центру. Должно быть, час и впрямь был очень поздний, потому что почти все огни в домах уже погасли; спускался густой туман, и холод весьма чувствительно пощипывал ввалившиеся щеки дона Федерико.

Кафе «Салерно» на площади было еще открыто, и мерцание желтой, словно глаз сонного великана, вывески отражалось на земле и на небе.

— Что это вы в такую рань? — притворно удивился Чиччо Бауданца, увидев на пороге дона Федерико. — Может быть, партию в бильярд? А то мы уже заканчиваем.

— Синьор Мусумечи уж наигрался в Катании, — возразил ему Марио Гулициа. — Откуда бы вы думали он возвращается?

Немногочисленные посетители кафе, дремавшие на стульях, сразу встрепенулись и открыли по дону Федерико перекрестный огонь злословия; бедный чиновник не выдержал и пустился бежать, а вслед ему неслись взрывы смеха.

— Спать! Спать! — твердил он, поспешно ретируясь к дому, чтобы отделаться от язвительных реплик, которые, казалось, готовы были раздавить его, словно захлопнувшийся железный ставень.

На следующий день он купил несколько тюбиков люминала и внимательно прочел приложенную инструкцию.

— Полтаблетки на ночь и три-четыре — в течение дня. Как хорошо! Белые пилюльки — крылатые вестники счастья! Прощайте, тетушка Ририккья, прощай, Минео, и кот, и Кратет, прощайте, вы мне больше не нужны!

Соблюдая все предосторожности, дон Федерико начал с небольшой дозы и постепенно увеличивал ее. Но сон все не приходил, лишь день и ночь слились в каком-то нереальном измерении под его тяжелыми, полуприкрытыми веками.

— Сон везде мерещится, а ко мне не идет. Отчего? — сетовал дон Федерико, ворочаясь с боку на бок.

Однажды вечером он решил принимать, таблетки, пока не заснет, раз уж доза, указанная в инструкции, на него не действовала. Он как-то сразу успокоился, съел на ужин яйцо всмятку и ломтик сыра и сел на постель, поставив на тумбочку кружку с водой.

— Так, первая пилюля, — сказал он, улыбаясь, и проглотил ее. — А тем временем возьмемся за энциклопедию и пустимся в плавание по широким просторам мысли. Вникнем в историю этих странных существ. О женщины, женщины!

Он так увлекся чтением, что потерял счет таблеткам, глотал их машинально, запивая глотком воды, и только после девятнадцатой почувствовал жжение в животе.

— Перебор, — констатировал он. — Хватит! Снотворное — яд, с которым организм справляется лишь до определенного предела.

Жжение все усиливалось, к тому же он вдруг почувствовал упадок сил и лег в постель, с тревогой подумав: хорошо бы вырвало. Доза слишком велика. С лекарствами шутки плохи. Его мучила жажда, и он с трудом дотянулся до кружки, чтобы выпить воды.

— Наконец-то засыпаю… Какой тяжелый сон… Давит, словно глыба. Перебрал…

Он засунул два пальца в рот, но странный вкус, приятный и отталкивающий одновременно, распространялся по всему телу, мешал сосредоточиться, непокорные мысли рассыпались множеством красных и зеленых точек.

Как хочется спать! Я, должно быть, переутомился на службе. В конце месяца всегда так. Но уж завтра непременно поеду в Катанию… Ах, эти автобусы, эти девушки, точно осыпанные искрами…