— Знаете, Густав Андреевич, одностороннее толкование этой пословицы сделало очень много вреда и никогда никому не принесло пользы. Оно, конечно, за большинством идти легче, но, извините, я лучше предпочту остаться совсем одна… вот только с ним! — показала она на мужа.
— A вы слышали, Александр Данилович, — спросил Комаров ротмистра, — каким способом «пан маршалок» получает за каждого пропущенного в присутствии жида?
— Нет, не слыхал, — сказал, оживляясь, Зыков.
— Я полагаю, у него разные способы, — заметил серьезно Колобов.
— Но один заслуживает особенного одобрения: в день осмотра он уезжает устраивать быт сельского духовенства, и вся сделка совершается без него…
— Юридическое alibi, — сказал Шольц.
— Понимаете! вся штука в том, что он к этому непричастен.
— Какова тонкость, какова отделка! — воскликнул Зыков почти в восторге. — И сколько нужно было положить науки, чтобы дойти до такой чистоты в мошенничестве?
— С тех пор, как надел форменную фуражку — практикуется, — тем же тоном сказал Колобов.
— Впоследствии он это до того упростил, — продолжал Комаров, — что даже никуда не ездил, a просто объявлялся отсутствующим.
— Откуда вы это знаете? — спросил, озабоченно, Шольц.
— Акула в клубе рассказывал…
— Вот колодник-то! — проговорил в негодовании Колобов, продолжая делать свои замечания a parte.
— Неужели нельзя его за это, на скамью? — спросил Егор Дмитриевич у Шольца.
— Тот молчал, что-то соображая.
— Видите: уж задумался, — сказал с упреком Зыков: — У них, батюшка, ничего нельзя! И на что только, прости Господи! эти прокуроры существуют? воскликнул ротмистр и стал прощаться.
— Так как же на счет редактора-то, Александр Данилович? — остановила его Татьяна Николаевна. — Дадите ли вы мне копию с ваших постановлений; ведь надобно же его выгородить…
Зыков несколько замялся. — То есть какие же копии? По нашему военному закону я этого не могу…
— Но ведь вы же подтверждаете, что сообщенные мною цифры и сведения верны?
— Совершенно.
— В таком случае, чтобы не нарушать вашего военного закона, подтвердите это письмом, a я его отошлю редактору…
— С большим удовольствием, — сказал с несколько принужденной улыбкой Зыков.
— По крайней мере, в случае суда…
— Уж суда никак не миновать, — уверенно произнес прокурор.
— А мне, напротив, кажется, — возразила Орлова, — что никакого суда не будет, a так все пройдет и, по немногу, покроется мраком забвения.
— Ни в каком случае, — также решительно повторил Шольц. — Прокурор не имеет права отказать в принятии жадобы по ст. 1039. Он может отказаться от обвинения, но суда не избегнете…
— Тем лучше! — воскликнула Орлова. — Этим, по крайней мере, приподнимется хотя маленький уголок той, закрытой со всех сторон, сцены Полесья, где делается столько беззаконий… и даже на глазах у прокурора! — прибавила она, прощаясь и отходя от двери.
— Татьяне Николаевне хорошо говорить, когда она всему этому непричастна, — говорил недовольным тоном Зыков, возвращаясь домой.
— Как непричастна, когда она первая идет под суд? возразил Колобов.
— Да, но это не повредит её карьере, — сказал Зыков, думая в это время о какой-то полученной им бумаге «сверху».
— Ты заметил, как Зыков остыл? — сказала, по уходе гостей, Татьяна Николаевна мужу. — Я даже думаю, что он и письма не даст…
— Наверное даст. Сегодня он был под влиянием мудрого Натана, потому и пятился, и тут же бумажку получил, в которой рекомендуют быть поумереннее…
Егор Дмитриевич не ошибся, и на другой день, за чаем, Степан подал Татьяне Николаевне большой запечатанный конверт. Это было письмо, которым ротмистр Зыков официально подтверждал справедливость статьи: «Курьезы по набору». Письмо это Татьяна Николаевна немедленно отправила в Петербург, a вечером всем в городе стало известно, что ротмистр Зыков «все взял на себя», совершенно выгородив Татьяну Николаевну и редактора «Недельного Обозрения». Совершив этот гражданский подвиг, рискуя, как он говорил, своей карьерой, Зыков хотел по крайней мере, чтобы его поступок получил возможно большую распространенность. Он опять поднялся духом и, в день письма, чувствовал себя настоящим героем. Напротив того, Петр Иванович Лупинский, узнав о письме, пришел в сильное раздражение: возможность выпутать из дела Татьяну Николаевну казалась ему новым оскорблением со стороны Зыкова.
— Нет! этому не бывать! — воскликнул он и бросил недокуренную папиросу.
Читать дальше