Альберто Моравиа - Равнодушные

— Выходит, сегодня я тебя увидеть не смогу?

— Увы.

Она сразу выпустила Лео из объятий, отошла, поднесла руки к груди. Лицо ее стало жестким.

— Я — нет, — негромко прошипела она со злобой. — А вот такие подлые женщины, как Лиза, — да… Для них, — добавила она, — все возможно… Ради них переносятся самые срочные деловые встречи… Для них прихорашиваются у зеркала, вздыхают… Сгорают от страсти. Ну что ж, Лулу, сгорай дотла…

Она подошла к нему и, сжав зубы, кончиками пальцев ущипнула его за руку.

Лео сердито пожал плечами, потер больное место, однако так ничего и не ответил. Он внимательно изучал носки ботинок, сначала одним глазом, затем — другим, и, казалось, был совершенно поглощен этим занятием.

— Знаешь, что я тебе скажу, — проговорила Мариаграция, пристально глядя на него. — Ты прав… тысячу раз прав… Я наивная дурочка, не умеющая жить… Но ты, — гордо добавила она, выпрямившись во весь рост и грозно хмурясь, — еще раскаешься. Все тайное становится рано или поздно явным… Завтра увидишь.

Она отступила на два шага, чтобы посмотреть, какое впечатление произвела ее угроза: ни малейшего. Вошла Карла, неся поднос с кофе.

— Микеле куда-то запропастился, — объявила она. — Так что Лео выпьет кофе Микеле.

Она налила всем по чашке, села. Все трое в молчании выпили кофе.

— У меня есть для вас приятная новость, Лео, — сказала Мариаграция, поставив на столик пустую чашку. — Сегодня утром я встретила вашу Лизу. И она…

— Мою? — с улыбкой прервал ее Лео. — Почему мою, синьора? С каких это пор она стала «моей»?!

— Умный поймет меня с полуслова, — многозначительно изрекла Мариаграция, глупо усмехаясь. — И она просила передать вам, Лео, — добавила она, сама не замечая, что лжет, — нежнейший и сердечный привет.

— Весьма вам благодарен, — сразу перестав улыбаться, ответил Лео. — Но не понимаю, уважаемая синьора, что все это значит?

— Будет вам… Вы прекрасно меня понимаете, — еще более многозначительно сказала Мариаграция, явно давая понять, что Карлы этот разговор не касаемся. — Слишком хорошо… И очень вам советую, не пропускайте ни одного свидания… Мне было бы вас просто жаль.

Ее лицо и губы дрожали. Лео в ответ молча пожал плечами.

— О чем речь? — спросила Карла, всем телом резко наклонившись вперед. Сердце ее колотилось, у нее перехватило дыхание. Ей хотелось встать и оставить этих людей, навсегда избавиться от этой гостиной, от всей гнетущей обстановки дома.

— Речь идет о делах, — нервно перебирая пальцами бусы из искусственного жемчуга, как можно непринужденнее объяснила Мариаграция. — Наш Лео, — более громким голосом добавила она, глядя в потолок и еще быстрее перебирая бусины, — человек деловой и крайне занятой… Столь деловых людей, пожалуй, больше и не сыскать… Об этом все знают!.. Ха! Ха! — Она захохотала, дрожа всем телом, и внезапно порвала нить. Первые бусины с сухим треском упали на пол. Мариаграция неподвижно сидела в кресле, положив руки на подлокотники, и даже не пыталась поймать бусины, которые падали в вырез платья. Она держалась с театральным достоинством; и вид у нее был не только смешной, но и жалкий. И вдруг, так же внезапно, как она порвала бусы, она расплакалась. Из подкрашенных глаз по обильно напудренному лицу скатились две черные слезы, оставив узенькие бороздки. Потом — еще две… А бусины все скатывались на вздрагивающую грудь. Но Мариаграция по-прежнему сидела прямая и гордая, как статуя. Бусины, падая, смешивались со слезами, которые струились по ее дрожащему, искаженному болью лицу и бурно вздымавшейся груди.

«Черт бы побрал этих неврастеничек!» — подумал Лео, когда Мариаграция порвала ожерелье. Слезы бывшей возлюбленной привели его в замешательство. «Черт бы побрал этих плаксивых дур», — с ненавистью думал он, тупо уставившись на носки ботинок.

Карла поднялась.

— Что случилось? Почему ты плачешь? — спросила она. Но голос звучал холодно, на лице была написана тоска.

Лео показалось, что Карле тоже надоели все эти сцены ревности.

— Черт бы побрал этих плаксивых дур, — повторил он шепотом.

А Мариаграция повелительным жестом руки отстранила от себя дочь, словно боялась, что та нарушит ее картинную позу.

В этот момент вошел Микеле. Он собрался куда-то и был в пальто и шляпе.

— Мама, тебя какая-то женщина спрашивает, — сказал он, не снимая перчаток. — Она принесла картонку. Должно быть, это модистка… — Тут он умолк, увидев, что мать плачет. — Что случилось? — спросил он.