Альберто Моравиа - Равнодушные

— Мама без конца тебя ревнует, — сказала она, взглянув на Лео. — Из-за этого жизнь в доме стала просто невыносимой.

Лео пожал плечами, словно желая сказать: «Я-то что могу поделать». Он вновь откинулся на спинку дивана и положил ногу на ногу.

— Последуй моему примеру, — флегматично сказал он. — Едва начинается буря, я умолкаю. Потом буря стихает, и все кончается миром.

— Для тебя, — глухим голосом проговорила Карла, так, точно слова Лео зажгли в ней давнюю, слепую ярость. — Для тебя кончается миром… А для нас с Микеле… для меня? — дрожащими губами повторила она, прижимая руку к груди. — Я живу с ней, и для меня ничего не кончается. — Глаза ее гневно блестели. На миг она умолкла. Затем досадливо продолжала тем же тихим, дрожащим от обиды голосом, словно иностранка, растягивая слова. — Если б ты знал, как меня угнетает эта жалкая, серая жизнь! И так день за днем, день за днем!

Ей показалось, что из погруженной в полутьму гостиной прихлынула к груди волна безнадежного отчаянья, черная, без единой светлой полоски пены, и тут же исчезла. Карла осталась стоять у столика, устремив взгляд в пустоту и задыхаясь от бессильной обиды.

Они посмотрели друг на друга. «Ого, — подумал Лео, слегка растерявшись от этой вспышки ярости, — дело принимает серьезный оборот». Он протянул ей коробку сигарет.

— Хочешь? — ласково предложил он. Карла взяла сигарету, закурила и шагнула к нему, вся окутанная дымом.

— Значит, — сказал он, взглянув на нее снизу вверх, — тебе совсем невмоготу?

Она кивнула, немного смутившись оттого, что разговор стал слишком доверительным.

— Тогда, — протянул он, — знаешь, что делают, если становится невмоготу? Меняют свою жизнь.

— В конце концов так я и сделаю, — решительно сказала она, но ей самой показалось, будто она разыгрывает жалкую комедию.

«Неужели отчаянье рано или поздно приведет меня в объятия этого человека?» Она взглянула на Лео — не хуже и не лучше других, скорее даже лучше. Есть что-то роковое в том, что он десять лет ждал, пока она созреет, и вот теперь, в этой темной гостиной, пытается ее соблазнить.

— Измени свою жизнь, — повторил он. — Сойдись со мной.

Она покачала головой.

— Ты с ума сошел!

— Вовсе нет!

Он чуть нагнулся и схватил ее за подол платья.

— Бросим твою мамочку. Пошлем ее ко всем чертям. У тебя будет все, что ты пожелаешь, Карла. — Он тянул ее за платье, его горячечный взгляд метался с растерянного, испуганного лица девушки на обнажившуюся из-под юбки полоску белой кожи.

«Увезти к себе домой и там овладеть ею». У него перехватило дыхание.

— Все, что пожелаешь… Платья, много платьев. Мы отправимся путешествовать… вместе… Такая красивая девушка, и должна жить в нужде?! Где же тут справедливость?! Сойдись со мной, Карла.

— Но это невозможно, — лепетала она, безуспешно пытаясь высвободить край платья. — Мама… Нет, невозможно.

— Бросим ее, — повторил Лео, обняв Карлу за талию. — Пошлем ее к дьяволу, хватит ей командовать… Ты переедешь ко мне, слышишь? Будешь жить со мной, с твоим настоящим другом, единственным, кто тебя понимает и знает, о чем ты мечтаешь.

Он крепче прижал ее к себе, хоть она и отбивалась испуганно. Точно молнии в грозовом небе, вспыхивали похотливые мысли. «Завлечь бы ее к себе, там бы я ей показал, о чем она мечтает».

Он взглянул на ее растерянное лицо и, чтобы окончательно убедить ее, прошептал как можно нежнее:

— Карла, любовь моя…

Она снова попыталась оттолкнуть его, но уже менее решительно, чем прежде, почти покоряясь неизбежному. Да и почему она должна его отвергнуть? Ведь этот добродетельный поступок опять отдал бы ее во власть скуки, вызывающих отвращение условностей и жалких привычек. К тому же из-за страсти к самоуничижению ей вдруг показалось, что это почти семейное любовное приключение будет единственным эпилогом, достойным ее прежней жизни. И потом, это хоть как-то изменит ее жизнь и ее самое. Она смотрела на лицо Лео, жадно тянувшегося к ней. «Покончить со всем разом, — подумала она, — погубить себя», — и наклонила голову, точно готовясь броситься в омут.

— Оставь меня, — умоляюще прошептала она и снова попыталась высвободиться. У нее мелькнула мысль: «Сначала отвергну его, потом уступлю». Хотя и сама толком не знала, для чего ей это. Возможно, чтобы у нее осталось время обдумать, какие опасности ее подстерегают, а может, просто из запоздалой стыдливости. Однако она напрасно старалась разжать его руки. Нетвердым, тихим, жалобным голосом она торопливо повторяла: