Альберто Моравиа: Равнодушные

И лишь однажды в романе появляется солнце, робкое и нежаркое, — в тот час, когда возвращаются с работы рабочие. «Солнце было немощным и бледным, но оно дарило свой свет этим одетым в лохмотья людям, словно благословляя их». Единственная согретая добрым чувством автора фраза в книге.

Таким образом, «Равнодушные» Моравиа, первая веха на его творческом пути, доныне, после создания им ряда замечательных литературных произведений, продолжает оставаться шедевром писателя. Отточенное и обдуманное формальное мастерство, свежесть и оригинальность художественной манеры служат здесь раскрытию острой и злободневной социально-психологической проблемы.

Весь материал, из которого выстроена эта художественная структура, был глубоко реальным, почерпнутым из живой итальянской действительности. Оригинальное драматизированное повествование, напряженное и сжатое, полное взрывчатой силы, предельно психологически насыщенное оказалось в конечном счете беспощадным разоблачителем общественных пороков. Роман раскрывает не просто общую аморальность буржуазной среды, но прежде всего — духовную опустошенность молодого поколения итальянских привилегированных классов 20-х годов. Эта молодежь погрязла во лжи и фальши, безразлична к добру и злу, не верит в моральные ценности. Ведь действие романа происходит как раз в то время, когда Муссолини в своих напыщенных речах утверждал, что фашистские идеи призваны не только возродить Римскую империю, но и вдохнуть в молодежь моральные доблести древних римлян. Какой насмешкой над этой идеологией прозвучал роман о равнодушных и опустошенных, утративших энергию, веру, надежду.

Поэтому-то «Равнодушные» Альберто Моравиа очень быстро стали восприниматься прогрессивно мыслящей частью итальянского общества как роман сатирический и антифашистский. И с каждым годом господства дуче и его присных эта антифашистская тональность звучала все явственнее, хотя сам Моравиа позже признавал, что не ставил себе целью разоблачать социальную систему фашизма. Тем не менее та затхлая духовная атмосфера, которая почти физически ощущается при чтении «Равнодушных», имеет совершенно определенные приметы времени, она порождена именно эпохой фашизма, когда равнодушие и примиренчество стали равнозначны духовному предательству, капитуляции перед грубой силой и философией жестокости.

В самом деле, оба молодых героя «Равнодушных» пытались как-то отринуть от себя окружающую общественную действительность. «Этот мир, карикатурный, омерзительно лживый, принадлежит матери, а мне в нем нет места», — думает Микеле. Он обманывает сам себя: многое в его характере свидетельствует о том, что он — неизбежное порождение этого мира, картина которого была бы неполной без его душевной драмы. И закономерно то, что он в конце концов в состоянии к нему приспособиться. В этом немалую роль играет материальная сторона дела. Если для Мариаграции и Лео владение виллой — ставка, козырь в их любовной игре, давно ставшей сделкой, то и для Микеле перспектива денег, легкой, беспечной жизни, полной удовольствий, внезапно окрашивает мерзавца Лео в цвета добросердечия, бескорыстного приятельства. Микеле готов отказаться от мести, когда мать сулит ему деньги и покровительство этого негодяя. Карла, мечтающая о «новой жизни», тоже готова приспособиться к браку с Лео, поскольку он принесет ей наряды, балы, путешествия. И хотя девушка сознает неприглядность своего поведения, она невольно прикрывает свою капитуляцию нехитрой жизненной философией самого Лео: «Не нужно все принимать близко к сердцу, все так просто». Что же касается Микеле, то он во имя денег, доходного места уже предал Карлу в сердце своем: ведь он, по собственному признанию, был морально готов к тому, чтобы предоставить Лео свободу действий в отношении Карлы, если в качестве компенсации тот поможет ему устроиться в жизни. И он чувствует себя сообщником Лео, хотя бы только в мыслях. Получается, что молодые герои, с их сложным и противоречивым внутренним миром, с тонким психическим складом, предают лучшее в самих себе, смиряются с Лео, с его примитивностью и подлостью. Для него-то не существует никаких сложностей, он кичится этим и потому особенно страшен, ибо он — хозяин жизни, и с легкостью навязывает брату и сестре свою волю. Торжествующий хам в одежде светского человека — ведь такими и были «столпы фашизма», перед которыми пасовали те, кто не находил в своем равнодушии сил для отпора.