Альберто Моравиа - Равнодушные

— Останемся добрыми друзьями, Лео. Добрыми друзьями, как прежде.

Но из-под задранного платья виднелась голая нога, и во всех робких попытках одернуть юбку и высвободиться, в мольбах, обращенных к Лео, страстно сжимавшему ее в объятиях, было столько испуга, растерянности, покорности, что ее бы уже не спасло никакое притворство.

— Самыми добрыми, — с радостью повторял Лео, комкая в кулаке подол шерстяного платья. — Самыми добрыми, Карла…

Близость столь желанного тела пробудила в нем бешеное вожделение.

«Уж теперь ты будешь моей», — думал он, до боли стискивая зубы и торопливо подвигаясь, чтобы освободить ей место рядом, на диване. Ему уже удалось пригнуть к себе голову Карлы, как вдруг дребезжание стеклянной двери в глубине гостиной предупредило его, что кто-то идет.

Это была мать Карлы. И с Лео мгновенно произошло невероятное превращение. Откинувшись на спинку дивана и скрестив ноги, он устремил на девушку равнодушный взгляд. В своем притворстве он зашел так далеко, что даже рискнул сказать тоном человека, дающего напоследок важный совет:

— Поверь, Карла, ничего другого не остается.

Мать Карлы хотя не переоделась, но причесала волосы, густо напудрилась и накрасила губы. Осторожно ступая, она от дверей направилась прямо к ним: в полутьме ее застывшее, ярко накрашенное лицо казалось глупой и печальной маской.

— Долго меня ждали? — спросила она. — О чем вы беседовали?

Лео широким жестом показал на Карлу, неподвижно стоявшую посреди гостиной.

— Я сказал вашей дочери, что нам ничего другого не остается, как провести вечеру дома.

— Да, ничего другого, — с важным видом подтвердила мать Карлы, усаживаясь в кресло напротив любовника.

— В кино мы сегодня уже были, а в театре ставят вещи, которые мы не раз видели. Я бы не отказалась посмотреть «Шесть персонажей в поисках автора», но, откровенно говоря, неприлично идти на плебейский спектакль.

— И потом, ручаюсь, вы ничего не потеряете, если не пойдете, — заметил Лео.

— Ну, тут вы не правы, — томным голосом возразила мать Карлы, — у Пиранделло есть хорошие пьесы… Как называлась комедия, которую мы недавно смотрели?… Ах, да… «Лицо и маска». Мне она показалась забавной.

— Возможно, — ответил Лео, откинувшись на спинку дивана, — но я на его пьесах обычно испытываю смертельную скуку.

Он сунул оба больших пальца в карманы жилета и взглянул сначала на мать Карлы, затем на девушку.

Этот тяжелый, невыразительный взгляд Карла, стоявшая за креслом матери, восприняла как удар. Точно вдруг неслышно разбился прикрывавший ее стеклянный колпак, и она впервые увидела, какой давней, привычной и тоскливой была разыгрывающаяся перед ней сцена: мать, ее любовник, сидящие друг против друга и занятые пустой беседой, эта тень, эта лампа, эти глупые, застывшие лица и она сама, вежливо принимающая участие в праздной болтовне. «Жизнь не меняется, — подумала она, — и не желает меняться». Ей хотелось кричать. Она опустила руки и крепко, до боли сжала их в запястьях.

— Можно провести вечер дома, — продолжала мать Карлы, — тем более что все остальные дни недели у нас строго расписаны… Завтра — чай с танцами в пользу сирот… послезавтра — бал-маскарад в «Гранд-отеле»… На все оставшиеся дни мы приглашены к друзьям… Знаешь, Карла… я видела сегодня синьору Риччи… Она до того постарела… Я рассмотрела ее лицо… Две глубокие морщины тянутся от глаз до самого рта… а волосы стали какого-то невообразимого цвета… Просто ужас!

Она скорчила гримасу отвращения и махнула рукой.

— Ужас не в этом, — сказала Карла, подойдя к дивану и садясь рядом с Лео. Ее томило горькое предчувствие, она предвидела, что хотя и запутанным, окольным путем, но мать своего добьется — устроит любовнику сцену ревности. Она не знала, когда и каким образом, но была уверена в этом так же твердо, как в том, что завтра утром взойдет солнце, а затем настанет ночь. Собственная проницательность пугала ее. «Спасения нет — все неизменно, и все подчиняется пошлому року».

— Риччи наговорила всякой чепухи, — продолжала между тем мать Карлы, — сообщила, что они продали старую машину и купили новую… «фиат». «Знаете, — заявила эта особа, — мой муж стал правой рукой Пальони, ну, директора Национального банка… Пальони не может без него обойтись, он хочет сделать мужа своим компаньоном». Пальони здесь, Пальони там… Какая низость!

— Почему низость? — заметил Лео, посмотрев на любовницу из-под прищуренных век. — Что во всем этом низкого?