Ушли последние посетители, монахини развозили на тележках скромный ужин. Женщины готовились к вечернему кормлению. Плакали разбуженные младенцы. Вошла сестра, дюжая, грубоватая, толстощекая и румяная, помогла Кларе сесть и положила ей на руки сына.
Некоторое время обе молча смотрели на пушистую вспотевшую головенку – младенец искал грудь и всхлипывал; потом послышалось тихое довольное чмоканье, и вскоре малыш успокоился: то посасывал, то засыпал. Женщины стали вполголоса разговаривать.
– Ваш муж еще не навещал вас сегодня? – спросила сестра. Она была из Ниццы и потому говорила слегка нараспев.
– Не навещал, – ответила кормящая с грустью.
Муж, конечно, еще придет. Может, у него нет денег на трамвай? А путь сюда от центра города неблизкий.
– У вас хороший муж, – сказала сестра и хотела взять уснувшего малыша, чтобы взвесить после кормления.
Но тут младенец открыл глазки и пошевелился. Мать покрепче прижала его к себе.
– Подождите. Не уносите пока. Он еще голодный.
– Хороший муж и заботливый отец, – продолжала сестра. – Каждый день спрашивает, не нужно ли вам чего-нибудь принести, всего ли хватает. Уж так он вас любит! Ну все, теперь хватит. – Она поднялась и решительно направилась к кормящей.
Клара ее насмешила, когда инстинктивно заслонила сына и не сразу решилась его отдать.
– Вы его перекармливаете, малыш, чего доброго, заболеет.
– Ваша правда, мадам. – Клара так и не привыкла называть сестрами монахинь, что ухаживали за ней. – Просто я так рада, что могу кормить его вволю. Мой первенец умер оттого, что у меня не хватало молока и не на что было его купить.
Сестра склонила голову в знак участия и сострадания, но в спокойных глазах читалось: «Думаешь, милая, тебе одной солоно пришлось? Скольких несчастных я повидала, и не сосчитать…» А Клару впервые не мучил горький стыд, неразлучный спутник нужды, ей захотелось довериться сестре; выражения глаз, скрытых под крахмальными сборками чепца, она не уловила.
Клара ни с кем никогда не говорила о своем первом ребенке. Она принялась рассказывать вполголоса поспешно и сбивчиво:
– Перед войной муж уехал. Я осталась в Париже одна. Он уплыл на пароходе в колонии. Думал, что найдет там работу. Мы эмигранты, так что привыкли скитаться и жить в разлуке. Он сказал тогда: «Клара, здесь мы умрем с голоду. Я уезжаю. У нас нет денег, и я не могу взять тебя с собой. Я заработаю и вышлю тебе на дорогу». Так вот, он уплыл, а я сразу же заболела. Потеряла работу и осталась без гроша. К тому же узнала, что беременна. Денег не было совсем. Потом мне говорили: «Вам нужно было попросить помощи там-то и у того-то». Но у меня не было ни друзей, ни знакомых. Я думала, мне никто не поможет. Маленький умер с голоду.
Клара потупилась и стала судорожно перебирать кисти вязаной шали.
– Ну-ну, не надо, второй ваш сын выживет, – успокаивала ее сестра.
– Он такой красивый, правда?
– Красавчик!
Сестра прикоснулась к ступням Клары:
– Милая, у вас совсем ледяные ноги! Закутайтесь получше. Сейчас я принесу грелку. Все плохое позади. Забудьте. Теперь ваш муж рядом и заботится о вас.
Клара с трудом улыбнулась:
– С тех пор, конечно, я стала старше, обжилась, попривыкла, мы ведь во Франции уже пятнадцать лет. Теперь мне нечего бояться. А тогда была дурочкой и совсем растерялась… Я…
Она вдруг умолкла. К чему жалобы, да и кто ее тут поймет? Монахини помогли многим несчастным женщинам из далеких деревень, которые умирали в нужде и нищете на улицах Ниццы, и все-таки Кларе казалось, что ее доля тяжелее: она чужестранка, и ее отгоняли от каждого дома, от каждой двери, каждый камень, казалось, кричал ей: «Вон отсюда! Иди, откуда пришла! У нас у самих бед хватает, чужачка!»
Сестра подложила ей под ноги грелку, ласково улыбнулась и направилась к двери. На пороге она обернулась:
– Пойду принесу вам поесть. А вот, милая, и ваш муж!
Клара распахнула объятия.
– Дарио! Ты пришел! Наконец-то!
Она не выпускала его руки, целовала ее, прижимала к щеке.
– Я и не надеялась повидать тебя. Сейчас уже ночь! Ты утомился! Не нужно было приходить.
Дарио не отвечал; Клара понимала, что у него язык не ворочается от усталости. Он присел на край постели; жена обхватила его руками, тесно прижалась, положила ему голову на грудь. Наконец он спросил:
– Ну как ты? Как малыш? Все в порядке? С вами точно ничего не случилось?
– В порядке. А что могло случиться?
Они говорили на странной смеси французского, греческого и русского. Клара все гладила его по руке.
Читать дальше