Луи-Фердинанд Селин - Ригодон

– Наш багаж скоро прибудет…

Я предупреждаю… давненько мы живем без всякого багажа… портье за стойкой предлагает мне заполнить анкету, он, кажется, не удивлен, увидев меня, ни о чем не спрашивает, никаких подробностей… я тоже ему ничего не сообщаю… я вижу, что все, в общем-то, согласны играть в эту игру: то, что происходит с другими, не существует для нас… нас встречают молча… годится! Не буди лихо!.. Я знаю, что этот портье говорит по-французски, я сюда часто приезжал… конечно же, он меня узнал, даже если я и не слишком хорошо выгляжу… о, мы согласны, разговоры не нужны!.. Коридорный ведет нас в нашу комнату, он идет впереди с ключами… огромная, роскошная, с двумя кроватями… я открываю окно… три окна… они выходят на террасу… на все это великолепие, Neiham напротив, маленький порт, я вам о нем говорил, очень театральный, множество баров и кафе, машины возле подъездов, скамейки для бродяг вдоль всей набережной, так сказать, до большого фарватера и пристане… все это в духе Сен-Винсента, в прежнем Гавре… в баре те же посетители, изрядно под хмельком, моряки торгового и военного флотов, пестрая людская смесь, увлеченные туристы, велосипедисты, пожиратели дерьма… все те, кто нажирается под завязку к трем… четырем часам утра… время обострения хронических болезней… не сомневайтесь, я знаю, о чем говорю… ну да! Еще бы!.. По крайней мере, есть один фокус, который туристам не показывают, прибытие полицейских машин облавы… надо видеть эту суматоху!.. Это комплексное мордобитие… и все это вопит и стенает! Можно сказать, еженощно в сезон… два-три набитых автобуса… в которых «отрезвляют» мордобоем! Вы знаете, а может нет, тюрьма здесь высокая, просторная и очень гулкая, как кафедральный собор… не хватает только органа… а вот и он, черт возьми!.. Еще один воронок!.. Получите!.. Я, который провел два года в заключении в корпусе К тюрьмы Vesterfangsel, я вас не разыгрываю… прежде всего там все земляки, правда – только в тюрьме, снаружи – одна болтовня, салонные слюни, вне камеры все бесплатно, никто ни за что не платит… нужен был Храм, чтобы благородные узнали, чего они стоят… Москва, Америка, Карпентрас, все одно и то же… проведите там двадцать четыре часа в тюрьме, и вы узнаете больше, чем за двадцать лет туристом, который возвращается большим девственником, чем был прежде… я говорю вам об этом, я себе позволяю, и о том и о другом, обо всем понемножку… без строгого порядка, очень бегло!.. Мне только что исполнилось шестьдесят семь лет, моя шагреневая кожа порядком ссохлась, я должен был бы уже давно откинуть копыта, все делал для этого… ваши аплодисменты!.. Я твердил себе: мне наскучил этот мир, хороший повод отстать от меня, так нет же!.. Время от времени телефонный звонок, какой-нибудь любопытствующий…

– Не вы ли когда-то писали то… или это… под именем Селин?

Я молча кладу трубку… Пусть Ахилл занимается ими, у него «Плеяда», а «Плеяда» создана для… печатания «мощей», для «миронтонов» [72]исчезнувших авторов…

Нас там только трое в живых, я вам их уже называл: Крутой, Коротышка и я сам, который не желает отвечать на вопросы… представьте из всей «Плеяды» – трое живых! Все остальные уже покойники… самый компактный из надгробных памятников… в этом вы можете узреть порок Ахилла, в сто семь лет [73]он еще изобретает трюки… как он их называет: «контракты»…

Опять я отклоняюсь от темы! О, непоправимые опустошения!.. Молодость болтает глупости, старость переливает из пустого в порожнее… выкручивайтесь!.. Мы стоим в этой комнате, такой высокой и просторной, с тремя окнами на террасу… царит ночь… я шепчу ей: – Лили, послушай!

Она меня слушает… она согласна со мной, да, эта комната утыкана жучками… и наверняка, в отверстиях стен тоже… у нас там кое-что под Бебером, в его сумке… я вам об этом еще не говорил… ничего противозаконного, но это никого не касается, вы поймете почему… микрофоны, я все думаю, для кого? Для фрицев?… Датчан?… Для тех и других, конечно! И для всех остальных! Здесь, чувствую, кроется вероломство, к которому я еще не привык… а должен был бы привыкнуть… я положил два года жизни на его изучение и вышел из этого лицея вполне просвещенным… могу сказать: весьма!.. Я слышу по радио, сколько им стоит в Тель-Авиве принять своих бравых братьев-евреев, которые ринулись туда отовсюду, от Патагонии до Аляски, от Монтрей до Кейптауна, все гонимые, изнемогающие, труженики заводов, полей, банков, молота и серпа… они уже изнемогают в Тель-Авиве, стараясь принять всех своих рассеянных по миру братьев! Комитеты радушной встречи, слезы ручьями, пучки азалии, дары природы, хоровое пение, поцелуи… дерьмо! Если бы то же самое не происходило и сейчас… «Ах, какой ты гнусный!.. Покажись, чтобы мы тебя прикончили!» Родственники, друзья, судьи, палачи, пусть все за тебя возьмутся! И смелее!.. «Тебя еще заставят заплатить за возвращение! За то, что боши тебя не прикончили! Проклятый!..» С вас сдирают остатки плоти, что еще болтается на костях… все, что Комитет «Истинные французы» может для вас… я знаю, что говорю… я утверждаю, что страна Израиль является подлинной родиной рассеянных по всему миру, а вот моя – это свалка гниющей падали… слово добровольца-новобранца, искалеченного на 75 процентов, награжденного военной медалью и прочее… а еще, если вы мне позволите, я добавлю – писателя, первоклассного стилиста, доказательство? я вхожу в «Плеяду» на равных с Лафонтеном, Клеменом Mapo, дю Белле и Рабле! И Ронсаром!.. Надо ли говорить, меня несколько успокаивает тот факт, что через два, три столетия мне удастся выдержать экзамен…