Андрей Упит - Метаморфозы Иеговы

Пастор скомкал листок и сунул его в карман. Посмотрел на часы. Времени у него оставалось сорок пять минут. А между тем Юргит еще не показывался.

Председатель общины Мартынь Юргит должен был заехать за ним и отвезти в бывшую богадельню, а ныне — школу, где разрешили также совершать богослужения.

Пастор Зандерсон взял в углу чемодан, в котором был талар, воротник с крестиками и все необходимое для причащения, проверил, все ли на месте, закрыл его и вышел из дому.

Зельгис только что подъехал к хлеву с фурой клевера. Сам он с вилами в руках стоял на возу и сердито покрикивал на серого, который никак не мог устоять на месте. Посмотрев исподлобья на проходившего мимо пастора, Зельгис резко, с размаху воткнул вилы в сено и подал на сеновал большую охапку. Зельгиене, подавшись вперед всем телом, приняла ее. Жена Абрика выгоняла из капусты кур, кидая в них комья земли. В конце аллеи на пастора злобно набросилась собачонка Рудзитов.

Он быстро шагал по аллее. Чемодан оттягивал руку, но пастор даже не думал об этом. Ему вспомнилось, как в былые времена он выезжал по воскресеньям в коляске, на паре. Рядом сидела пасторша, на переднем сиденье — сын и дочь. По дороге в церковь он обгонял всех своих арендаторов с женами и детьми. И сразу замечал, кого из них недостает. А после обеда виновные приходили к нему каяться. Эти же самые Абрики, Зельгисы, Рудзиты…

Голове было горячо. Пот каплями выступил на лбу. Выйдя на большак, пастор взглянул на холм у самого берега Даугавы, где белели развалины церкви. Над ними возвышался изуродованный остов башни. Железная крыша лежала поперек обломков, упираясь шпилем в алтарь. Стрельчатые своды окон обвалились. Южная часть здания была целиком разрушена, и белые обломки покрывали откос берега… И никому не пришло в голову, что церковь пора восстановить. Даже Мартынь Юргит ни словом не обмолвился.

Волной подымался гнев в груди пастора. Зло слишком глубоко пустило корни. Жизнь стала подобна смердящей могиле, полной выбеленных костей и всяческой мерзости. Люди свирепее зверей… И не только по отношению к нему. Что он и его страдания! Капля в огромном море тьмы, омывающем опустошенный мир. Ибо разрушены самые основы. Ибо здесь оплевывают того, кому он призван служить.

Мысленному оку пастора предстала иная картина. В ушах его зазвучал иной голос из прошлого. Он видел себя на кафедре. Вот он обрушивает громы священного гнева на поникшие головы прихожан. Как они склонились под острым жезлом его слов! Ни один грех, ни одна человеческая слабость не заслуживали в его глазах снисхождения. Ярость господня была в устах его, сила и дерзновение слова господня — в сердце его. Случалось, на него жаловались и в суд и в консисторию [3] Консистория. — У лютеран — высший орган церковной власти в стране. В Латвии консистория была упразднена в 1922 году; вместо нее было учреждено главное церковное управление. . Но в те времена сан пастора кое-что значил. Светские власти не отказывали в поддержке. Могла ли нанести ему ущерб злоба закоренелого грешника!

Некий голос звучал в ушах пастора Зандерсона — все громче, все суровее. Казалось, говорил сам Иегова. Что были прежние грехи перед нынешними вопиющими беззакониями. Скоро прольются дождем сера и огонь, как пролились они на Содом и Гоморру. Все знамения указуют на это. Близится конец мира. Небеса свернутся, как свиток книжный. И тогда он воссядет на облаках и будет судить — судить бесщадно всех этих любостяжателей и хищников, всех разделяющих земли и оскверняющих день субботний, нарушающих таинство брака и священные заповеди, и всех распутников. Всех этих плясунов, альтов и теноров, социалистов и демократов… Тогда опомнятся они, узнают, как надо почитать господ, пастырей и иных наместников бога на земле. Но — поздно. И не будет конца причитаниям и зубовному скрежету…

Пастор Зандерсон видел перед собой начертанную огненными письменами предстоящую проповедь. Живые примеры из обыденной жизни, из времен недавних испытаний необозримой толпой теснились в его памяти. Безумие революции, строгая власть немцев, железный жезл Бермонта, огонь и меч, развалины и запустение — это ли не кара господня, это ли не знамение! «Но вы закрыли глаза свои и заткнули уши свои — вы, осужденные богом на вечную гибель и муки адовы!»

Пастор Зандерсон остановился на мостике в тени ивы и глубоко вздохнул. Его лицо пылало вдохновенным гневом, сердце билось от священного восторга. Маловер! Он еще хотел примириться с этими беззакониями, хотел сеять семена христианской любви в этой пустыне. Нет, он, как ветхозаветный пророк, пойдет к этому погрязшему в неверии, растленному племени, он будет до крови бичевать тех, чьи дела — беззаконие перед лицом бога, тех, чьи слова нечестивы.