Эптон Синклер - Между двух миров

Он сделал то же, что и раньше: начал шуметь и настаивать. Конечно, он мешал работе телефонисток, и тысячи людей делали в эту минуту то же самое — спасайся, кто может. Наконец ему удалось соединиться с конторой отца, но ему ответили, что Робби нет: как сказал секретарь, он уехал к мистеру Сэмюэлу Бэдду. Ланни догадался, что это значит: Робби старается наскрести денег. Секретарь осторожно заметил, что мистер Роберт ничего не сообщил ему о положении своих дел на бирже. Ланни рассказал, что он сделал со своей стороны; пусть секретарь позвонит в маклерскую контору и получит подтверждение, что деньги внесены. Затем добавил: — Попросите моего отца позвонить мне в гостиницу. Я буду ждать звонка у себя в номере.

После этого Ланни позвонил матери на выставку и просил ее заехать. Она уже слышала про панику; об этом можно было догадаться: вся публика вдруг разбежалась с выставки. Мать сказала: — Что-нибудь случилось, Ланни? — Но он не хотел объясняться по телефону: — Возьми такси и приезжай.

Это было между одиннадцатью и часом, в самые страшные часы паники. «Надежные» бумаги летели вниз скачками по нескольку пунктов сразу, и скачок следовал за скачком. Хуже всего то, что бюллетень отставал на час или полтора от сделок и между отмечаемыми им ценами и реальными разница была в тридцать пунктов. Никто не знал поэтому, чему верить и чего ожидать. Все знакомые «всадили» деньги, и каждый мог быть разорен. Массивная и величественная мамаша Ирмы бегала по комнате в смертельном ужасе: она никак не могла связаться с братом. Мисс Федерстон, элегантная секретарша, сидела бледная и безмолвная и никому не хотела открыть, как велики ее потери. Парсонс, горничная Ирмы, рыдала в углу: она вложила все свои сбережения в Монгомери-Уорд, а горничная гостиницы сейчас сказала ей, что они упали с 83 до 50.

Приехала Бьюти. Ланни проводил ее к себе, закрыл дверь и рассказал, что он сделал. Ее лицо покрылось смертельной бледностью — за исключением тех участков, которые были накрашены: — О Ланни, как ты мог это сделать!

— Да ты подумай, дорогая, — продолжал он. — Мы с тобой жили на деньги Робби тридцать лет. Ты получала тысячу в месяц, это составляет триста шестьдесят тысяч.

— Но ведь одна треть картин принадлежит Марселине.

— Марселина тоже жила на средства Робби еще до своего рождения. Марсель, может быть, и не жил, но его подруга и жена жила, а это то же самое. Мы просто обязаны спасти Робби, если можем.

— А на что мы будем жить. Ланни! У меня на текущем счету осталось всего несколько сотен.

— У меня еще есть деньги в Каннах; и потом у нас останется много картин.

— Кто будет теперь покупать картины! На выставке нет ни души, кроме бедных художников и тех, кто приходит просто смотреть.

— Я сумею заработать, Бьюти, и ты не будешь нуждаться. Да и Робби выправится, что бы там ни случилось; Бэдды не дадут ему погибнуть. Мне очень жаль, что я действовал без твоего согласия, но тут каждая минута была дорога. Целые состояния вылетают в трубу.

— Я просто не понимаю, Ланни, как могут происходить такие вещи.

— Это длинная история, подробности мы узнаем только потом. Но я обязан был сделать для Робби все, что в моих силах. И ты должна согласиться, что я поступил правильно.

— Вероятно, да; но все-таки это ужасно. И почему никогда ни в чем не можешь быть уверен! А как ты думаешь, тебе удалось спасти его?

Наши деньги для него, вероятно, только капля в море. Маклеры могут потребовать любое покрытие. Если покрыты двадцать процентов, а акции падают тоже на двадцать, значит — покрытия больше нет, надо снова раздобывать деньги, и это продолжается до тех пор, пока цены не перестанут падать. А если покрытие не вносится, маклеры продают акции по первой предложенной цене, и человеку приходится начинать жизнь сначала.

— Это какая-то мясорубка.

— Скажи спасибо, что я тебя удержал. А относительно Робби мы теперь хоть можем быть спокойны, что исполнили свой долг; если он опять запутается, пусть уж пеняет на себя.

Бьюти вернулась к себе в гостиницу, чтобы поплакать в одиночестве. Незачем теперь ходить на выставку, там нет никого, о ком стоило бы говорить, и не для кого выставлять себя. Ланни не отходил от телефона, который звонил непрерывно: друзья и знакомые сообщали катастрофические вести и обменивались бесполезными словами.

Все мысли молодого человека вращались вокруг Ньюкасла. Дедушка Сэмюэл, суровый пуританин, ни разу в жизни не играл на бирже; простит ли он сыну и даст ли денег, чтобы спасти его, или скажет: «Что посеешь, то и пожнешь». Помогут ли Робби братья или они тоже «влипли»? Все представители ньюкаслского «общества» «влипли», он слышал разговоры об этом. Теперь они все бегают и ищут, выпрашивая и занимая деньги. Отец Эстер — президент Первого национального банка, банка, созданного фирмой Бэдд, и он, конечно, сделает все, что в его силах, но он не имеет права давать деньги без гарантий. И вдруг Ланни осенила мысль: «Собственно, я мог бы попросить денег у Ирмы». Но тут же он возразил себе: «Нет, если это единственный возможный выход, то Робби придется поплатиться».