Альваро Кункейро - Из книги «Разные люди»

— Весьма признателен!

Когда Волынщик умер, самый новый башмак с левой ноги подошел к гробу и проговорил печальным голосом:

— Прощай, белый свет!

И одним прыжком впрыгнул в гроб к покойному, бедняге. Так их вместе и похоронили.

Все звали его Педро Коротышом либо Педро из Антейро, но по-настоящему имя его было Педро Регейро Гарсиа. Мы вместе учились в школе в Риоторто в тот год, когда в Мондоньедо была эпидемия тифа и меня отправили в деревню к моему дядюшке Сержио Мойрону. Мне было восемь лет, а Педро — то ли одиннадцать, то ли двенадцать. Ему здорово давалось чистописание, но буквы выводил он медленно-медленно, словно китайские каллиграфы эпохи Тан или Сун, работы которых через много лет вызывали у меня такое восхищение. Педро удивительно чисто воспроизводил все прописи Итурсаэты. У меня-то почерк был прескверный, ни дать ни взять мошки, с лету прилипшие к бумаге, и я завидовал Педро Коротышу, тому, что у него такой четкий, торжественный почерк, точная копия образцов Хосе Франсиско Итурсаэты, который следовал традициям басков — обладателей красивого почерка, состоявших секретарями при королях из династии Габсбургов [14] Короли из династии Габсбургов правили Испанией с начала XVI по XVIII век. . Котарело Мори был самого высокого мнения о каллиграфии Итурсаэты, о чем и гласил один текст, который, когда я доучивался в средней школе, уже в Луго, нам нужно было сдавать по чистописанию. Педро Коротыш ходил на занятия в больших деревянных башмаках, в зеленой суконной курточке, очень куцей, и в узких штанах ниже колена; голову и уши прикрывал длиннейший шарф в черную и красную полоску. Был он тощий-претощий, рыжий, а глаза светлые, как у самых исконных жителей Миранды. Вечно мерз и на уроках чистописания, прежде чем приняться за дело, просил у преподавателя разрешения подержать руки в карманах брюк. Умел мастерить бумажных змеев, они взлетали очень высоко и скрывались за темными горами. Куда бы ни улетали, хоть по направлению к Шудану, хоть за Астурийский хребет, хоть в сторону Мейры, Педро Коротыш говорил:

— Воздушные змеи всегда летят к морю!

А сам никогда моря не видел, дожидался поездки в Фоз, которую рекомендовал ему врач, в сентябре, когда можно поесть вволю сала с поджаренным ржаным хлебом. Но в чем был он дока, великий дока, так это в искусстве дрессировать кузнечиков. Когда в мае появлялись первые кузнечики, Педро ловил с полдюжины, сажал в коробку с дверцей, наполовину стеклянной, наполовину зарешеченной, и приступал к дрессировке беспокойных козявок. Это искусство еще сложнее, чем сирийское и болгарское искусство дрессировки блох. Кузнечики Педро Коротыша в конце концов овладевали умением качаться на качелях, прилаженных у них в коробке, прыгать сквозь двойной обруч, свитый из волосинок, и брать бумажный барьер, как лошадки. Когда в тринадцать лет Педро Коротыш отбыл в Буэнос-Айрес — в новых башмаках, что да, то да, но в том же самом полосатом шарфе, — я сказал его дядюшке Фелипе де Антейро:

— Педро и там может разбогатеть, будет показывать своих кузнечиков по театрам.

— Там, — сказал мне сеньор Фелипе, изъясняясь по-кастильски и снисходя к моему невежеству, — нету кузнечиков и нету лугов, как у нас. Там пампа и из прыгающих тварей только и есть что золотая саранча да индейская лягушка, а они дрессировке не поддаются.

И, словно ища подтверждения, он поглядел на моего дядю Сержио, который никогда в тех краях не бывал.

Не знаю, что сталось с Педро Коротышом. Когда в Иоаннов день вижу кузнечиков в траве, всегда о нем вспоминаю.

Баркас де Моуре — сапожник из Лобозо, мастер вытачивать деревянные башмаки; осенью обходит он почти всю Пасторису и Террашá, работает по домам, все делает, и закрытые, и открытые, и одни только подошвы, и женские, нарядные и легонькие, с красивым вырезом — наверное, самая изящная женская обувь в мире. Сапожничал он как-то в Виларес-до-Санто, зашел в лесную сторожку выкурить самокрутку, глядит, куча стружек на земле шевелится, словно кто-то внутри дышит ровно, в глубоком и спокойном сне. Куча была небольшая, и Баркас подумал, там собачка, одна из тех желтеньких дворняжек, что носятся вприпрыжку по дорогам. Разбросал он стружки ногой и обнаружил спящего. То был лис. Баркас закрыл дверь и палочкой разбудил сонливца. Лис открыл правый глаз, дважды разинул пасть и под конец улыбнулся.

— Да, человече, да, улыбнулся мне во всю пасть!