Жорис Карл Гюисманс - Наоборот

Николь сказал… — Пьер Николь (1625–1695) — французский моралист, автор трактатов "Логика Пор-Руайяля, или Искусство мыслить" (1662) и "Моральные опыты" (1671).

…он был экспертом в искренности и недосказанности оттенков. Эти и последующие строки показывают, что Гюисманс находился в русле культурной традиции, шедшей от Э. По ("Философия обстановки") к Гонкурам ("Дом художника"). После Гюисманса она была продолжена О.Уайльдом ("Портрет Дориана Грея") и некоторыми писателями XX в. Идея интерьера как произведения искусства своеобразно вывернута Полем Валери в рассказе "Вечер с господином Тэстом".

…произнес проповедь о дендизме… Несколько выдающихся писателей XIX в., начиная с Карлеипя (к ним принадлежали Бодлер, Барбе д'Орвилли, О.Уайльд); основали и разработали философию дендизма. Вот, по словам Карлейля, ее экстракт: "Денди есть Человек, носящий Одежду, Человек, ремесло которого, обязанность и все существование заключаются в ношении Одежды. Все способности его души, духа, кошелька и личности героически посвящены этому одному объекту, мудрому и хорошему ношению Одежды; так что, когда другие одеваются, чтобы жить, он живет, чтобы одеваться… он — Поэт "Одежды".

"Латинский глоссарий", составленный дю Канжем, — фолиант, книга форматом в лист. Шарль де Френе, сеньор дю Канж (1610–1688) — замечательный французский историк, филолог, лексикограф. "Латинский глоссарий", работа над которым велась свыше сорока лет, был отредактирован в 1678 г. В нем собраны уникальные сведения, детально прокомментированы не только 140 000 слов латинского языка, но и даны исторические и философские экскурсы. Этот труд явился результатом внимательного изучения пяти тысяч латинских авторов.

Бодлеровское стихотворение в прозе:

"Не важно где, лишь бы вне мира":

"Сия жизнь — больница, в которой каждый гость одержим желанием сменить койку. Одному хотелось бы страдать перед печкой, другому кажется, что вылечится возле окна.

Я вот полагаю, что был бы всегда счастлив там, где меня сейчас нет, и проблему переезда без конца обсуждаю со своею душой:

"Скажи-ка, милая, моя бедная, моя охладевшая: а не пожить ли нам в Лиссабоне? Там наверняка жара, и ты развеселишься, как ящерица. Город этот стоит на берегу; баснословят, что он выстроен из мрамора, а жители повырубали все деревья подряд, настолько ненавидят зелень. Воистину, пейзаж в твоем вкусе; пейзаж, созданный из света, камня и воды, чтобы их отражать!"

Душа безмолвствует.

"Раз ты так любишь покой, но любишь и глазеть на движение, не пожить ли нам в этом благодатном краю, в Голландии? Может, ты развлечешься в стране, которой столь часто восхищалась в музеях. Что ты думаешь о Роттердаме, ты, любительница мачт и кораблей, пришвартованных к подножью домов?"

Душа как воды в рот набрала.

"А не улыбается ли тебе жизнь в Батавии? К тому же, мы нашли бы там европейский дух в сочетании с тропической красотой".

Ни слова. Не умерла ли душа?

"Уж не парализована ли ты настолько, что возлюбила собственный недуг? Если так, устремимся в края, аналогичные Смерти. Договорились? Соберемся в Торнео. Двинем еще дальше, на самый край Балтийского моря; и, если удастся, еще дальше, от жизни; поселимся на полюсе. Там солнечные лучи лишь наклонно касаются земли, и длительные чередования дня и ночи уничтожают разнообразие и усиливают монотонность, эту половину небытия. Там мы сможем принимать долгие сумеречные ванны, а в это время, чтобы развеселить нас, северное сияние будет бросать свои розовые букеты, похожие на отражения адского фейерверка!"

В конце концов душа взрывается и вопит: "Какая разница где! Какая разница! лишь бы вне этого мира!"

…фантазия легко могла заменить вульгарную реальность фактов. Гюисманс развивает здесь мысль, высказанную Бодлером в работе "Салон 1859 года", где поэт, выступая против живописцев-натуралистов, противопоставляет им фантазию "королеву качеств", и говорит: "…позитивной банальности я предпочитаю чудищ собственной фантазии".

„..обозначают их родовой кличкой: декаданс. Вся эта глава — полемика Гюисманса с воображаемым и реальным собеседником-догматиком. Как явствует из повествования, взгляд писателя расходится с общепринятыми взглядами на античную литературу и на литературу первых веков христианства. Гюисманса привлекают стиль, структура, образная система таких античных авторов, с которыми перекликаются некоторые современные писатели (о них подробно рассказывается в XIV главе романа); для Гюисманса не существует пропасти, отделяющей античных "декадентов" от современных; в его глазах Малларме принадлежит к декадансу так же, как и Петроний. Мысль Гюисманса выглядит не столько уж пародоксальной, если вспомнить, что в стихотворении Малларме "Осенняя жалоба" (одно из настольных стихотворений дез Эссэнта) есть фраза: "Я проводил долгие дни с моим котом и с одним из последних авторов латинского декаданса, потому что с тех пор, как белокурого создания не существует, причудливо и странно полюбил я то, что заключено в слове падение". Другой любимый дез Эссэнтом писатель, Бодлер, в статье "Новые заметки об Эдгаре По" (1857), как и Гюисманс, резко полемичен, когда затрагивает проблему декаданса: "Литература декаданса! Пустые слова, падающие созвучностью эмфатичного зевка изо рта сфинксов без загадки, караулящих святые врата классической эстетики. Каждый раз, когда гремит этот неопровержимый оракул, можно быть уверенным, что речь идет о произведении более занимательном, чем "Илиада"; по всей вероятности, о стихотворении или романе, все части которого искусно и на диво слажены, стиль великолепно орнаментирован, где использованы все ресурсы языка и просодии, за всем чувствуется твердая рука".