Элиза Ожешко - Юлианка

— Глядите, вот так принцесса! Подарки раздает!

— А помнишь, как у нас за метлой жила, картошку под скамьей ела?

У Юлианки сжимались кулаки. Казалось, она вот-вот бросится на него. Однако она только вытянула шею и показала ему язык: в такого рода мести ей было трудно себе отказать. А потом, испугавшись, она пустилась бежать со всех ног к лестнице, которая вела в комнату панны Янины.

Антек и его товарищи хотели было погнаться за ней, но у них не хватило духу. Они не осмеливались врываться в комнату учительницы: все жильцы невольно признавали, что панна Янина стоит выше их, — оттого ли, что она носила шляпу, оттого ли, что в окне у нее висела клетка с канарейкой или еще отчего-то.

— Она детей учит, — говорили они, — значит, образованная, и обхождение имеет вежливое!

Но самые достоверные сведения об образовании, полученном этой бледной, худенькой женщиной, имела старая Злотка; сведения эти были почерпнуты от самой панны Янины. Как-то, сделав свои обычные покупки — немного сахару и керосину, — панна Янина спросила:

— Ничего новенького для меня нет?

Злотка отрицательно покачала головой.

— Я у многих спрашивала, — ответила она, — узнавала, но никому не нужно… У нас в городе сейчас страх как много учительниц… больше чем детей… А разве вам мало уроков, которые у вас есть?

— Мало, очень мало… на жизнь не хватает… Мне много не платят.

— Почему же? Я знаю, что учительницы получают большие деньги за те знания, которые в своей голове имеют.

Янина отвернулась и снова стала разглядывать полку с разноцветными коробками сигар.

— В том-то и беда, — сказала она, — в том-то моя большая беда, что знаний у меня очень мало… — И, не отрывая пристального взгляда от полки, добавила: — Я всегда учила только самых маленьких… начинающих… и мне всегда платили очень мало… да и, по правде говоря, платить больше не за что…

Злотка безнадежно развела руками:

— Раз так, ничего не поделаешь!

Вечером, вернувшись из города, Янина не обняла, как обычно, Юлианку. Оттолкнув ее, она опустилась на стул и погрузилась в глубокую задумчивость, теребя дрожащими руками края черной поношенной кофты.

Удивленная, огорченная, девочка подошла к ней, но она снова оттолкнула ее, прошептав:

— На горе мое ты родилась… да и на свое…

Янина весь вечер сидела неподвижно, не проронив ни слова. Юлианка тихо всхлипывала. Но наутро, когда Юлианка проснулась в своем углу за выступом стены, она увидела склонившуюся над ней панну Янину. Улыбаясь, она поцеловала ребенка в лоб.

— Поди подмети комнату, — сказала она.

Она поручала девочке подметать каждое утро комнату, ставить самовар, топить печку и стелить постель; глядя, как девочка с трудом справлялась с непосильной работой, Янина говорила с глубокой печалью:

— Мне хочется, чтобы из тебя хоть хорошая служанка вышла!

По вечерам Янина учила девочку закону божьему, чтению и шитью; иногда она бывала необычайно ласкова, а подчас требовательна, нетерпелива, раздражительна.

Если бы кто-нибудь видел, как она поминутно вскакивала со стула, металась по комнате, обнимала и целовала девочку, отталкивала ее, била по рукам за малейшую ошибку в чтении или шитье, хваталась за голову и что-то быстро и бессвязно бормотала, — он мог бы подумать, что она близка к помешательству. Но она быстро овладевала собой и, скрестив на груди руки, сжимала тонкие губы. И тогда казалось, что эта женщина готова ценой любых страданий и мук добиться своей цели.

Как-то весной, когда всюду открылись окна и двери, Янина зашла к токарю. У порога она задержалась в нерешительности. Увидев ее, хозяин оставил работу и приветливо с ней поздоровался, а его жена растерялась и в изумлении уставилась на нежданную гостью. Но, опомнившись, она тут же велела Кахне подать табурет. Панна Янина села. Она, казалось, была еще более смущена, чем хозяйка.

— Мне хочется познакомиться с вами, ведь мы соседи, — сказала она, чтобы оправдать свое посещение.

Жена токаря ответила, что каждый день видит из окна, как панна Янина уходит в город и возвращается домой.

— Почему вы никогда не возьмете с собой девочку? — спросила она. — Ей, бедняжке, не плохо бы на свет, на людей поглядеть.

Янина густо покраснела.

— Какую девочку? — спросила она с деланым удивлением.

— Да сиротку, которую вы приютили.

— Что вы? Она вовсе не живет у меня! — уверяла Янина. — К чему мне это… Конечно, когда я вижу, что она голодна, я кормлю ее… из жалости… только из жалости… Если ребенку нравится быть со мной, не стану же я гнать его, мне она не мешает. Но я не собираюсь ее опекать.