Жюль Ромэн - Приятели

Направо, в сторону хора, небольшая по объему, но связная часть, издававшая полный звук, приятная на ощупь.

Бенэн продолжал:

— Таким образом, возлюбленные братья, особенно в новые времена и после прискорбных смут Реформации, христианская мысль и христианское дело в нашей стране оказались словно загипнотизированными некоторыми нравственными проблемами, я бы сказал даже — некоторыми вопросами обычая, несомненно заслуживающими внимания, но едва ли настолько важными, чтобы привлекать, поглощать, приковывать все наши силы. Эти вопросы столь частного порядка стали чуть ли не стержнем всей религиозной жизни. Ради них пренебрегли более важными заботами, оставили невозделанной гораздо более обширную духовную область.

При этом, поступая так, христиане, которых я имею в виду, ни секунды не сомневались, что они верны учению Христа. Даже сознавая, что они противятся глубокому голосу природы, они утешались мыслью, что соблюдают прямую волю создателя.

Выразим точнее нашу мысль. Никто не станет спорить, что в противность большинству других религий — язычеству, исламу, брахманизму… современный католицизм рассматривает нечистоту или то, что называют этим именем, как основной грех, а чистоту — как самую, быть может, драгоценную, самую небесную добродетель, благоухание которой всех угоднее богу. Хоть и не отнесенная к числу богословских добродетелей, она ставится не ниже их, и мой опыт духовника позволяет мне утверждать, что многие девицы зрелого возраста легко прощают себе почти полное отсутствие милосердия ради непорочности своего тела. Бенэн снова оглянул аудиторию; он увидел ее во всех подробностях.

Напротив, на скамьях приходского совета, два ряда мужчин, сорокалетних, пятидесятилетних и шестидесятилетних, богатых, пузатых и толстозадых, круглолицых и круглоглазых, пухлоруких и толстогубых, дюжина старых откормленных самцов, словно присяжные заседатели, которые, позавтракав, явились слушать дело при закрытых дверях.

Ближе, вокруг кафедры, заполняя боковые проходы, слой старых дев, черных, жестких и невзрачных, словно груда угля, поистине куча отбросов, свалка ящиков для золы, как бывает возле железнодорожных станций.

Направо, в сторону хора, нарядные семейства, чинно усевшиеся, не слишком тесно, и готовые верить отцу Латюилю на слово.

Налево более пестрая мелюзга; много одиноких женщин, матери с дочерьми, несколько престарелых майоров, теребящих четки узловатыми, артритическими пальцами; несколько бледных, целомудренных молодых людей, замороженных в попечительствах; в самом конце нищие и нищенки господина кюре.

А главное, почти напротив, в двух шагах от приходского совета, возле столба:

Юшон, в прямо сидящих больших очках, с неподвижными, блестящими, словно дорогие камни, глазами;

Омер, с лицом, цветом своим вызывающим беспокойство, и красным носом, наводящим на мысль о чем-то непристойном;

Брудье, с видом ханжеским и внимательным.

Бенэн, набравшись отваги, продолжал:

— К чему только ни пришли, братья мои, ступив на этот путь? Уже не довольствовались тем, чтобы осуждать самые наивные, самые невинные излияния, в которых выражается влечение одного пола к другому. Самый брак показался подозрительным. На это богоустановленное таинство стали смотреть как на крайнюю меру; на налагаемые им обязанности — как на отдушину для человеческой похотливости. Не в меру усердные руководители совести стали требовать от слишком покорных исповедниц, чтобы они отвращали от себя своих мужей каждодневным нежеланием; и этим несчастным казалось, что они освящают свое ложе, изгоняя с него тот самый обряд, для которого предназначил его создатель.

Ибо, возлюбленные братья, фанатики чистоты впадают в странное заблуждение, приписывая свои взгляды богу. Ничто ни в ветхом, ни в новом завете не дает им на это права. Эти враги жизни, любви и плодородия ссылаются на бога патриархов, на бога, который явно благоволил сильным мужьям и многоплодным отцам; на бога, который внушил «Песнь Песней» — самую пламенную, самую сладострастную песнь, которая когда-либо оглашала восточную ночь и которая, если бы я повторил ее с высоты этой кафедры, сразила бы их гугенотскую стыдливость; они ссылаются на Христа, который любовь во всех ее видах сделал высшей из добродетелей, на Христа, который явился снисходительным другом грешнице Магдалине, на Христа, который защитил блудницу, на Христа, который свое учение выразил в двух заповедях: «Любите друг друга!» — «Плодитесь и множьтесь!»