Жозе Эса де Кейрош - Реликвия

Восемь фунтов!.. Шагая ночью по улице, я старался сообразить, кто мог бы ссудить мне такую сумму без процентов. Славный падре Казимиро был в Торресе; всегда готовый к услугам Лоботряс — в Париже. Я уж подумывал о падре Пиньейро (к чьим поясничным болям всегда относился с душевным участием), как вдруг из грязного переулка, где шаркает шлепанцами наемная Венера, вынырнул и трусливо прошмыгнул мимо меня Жозе Жустино, богобоязненный секретарь братства св. Иосифа, непорочный тетушкин нотариус!.. Я радостно закричал: «Привет, Жустининьо!» — и с умиротворенной душой отправился на Кампо-де-Сант'Ана, предвкушая звонкий поцелуй, который подарит мне Делинья, когда я с улыбкой вручу ей восемь золотых кружочков. На другой день я с утра пошел в контору Жустино, на площади Сан-Пауло, и сочинил жалостную историю про бывшего соученика, больного чахоткой; несчастный остался без всяких средств и задыхается на соломенном тюфяке в зловонной лачуге на площади Калдас.

— Беда, Жустино, просто беда! У него нет денег даже на тарелку бульона… Я бы рад помочь… Но вот канальство — ведь у меня ни гроша в кармане!.. Я делаю все, что могу: дежурю у его постели, молюсь вслух, развлекаю «Душеполезным чтением»… Вчера я как раз возвращался оттуда… Поверите ли, Жустино, просто жутко бывает ходить ночью по этим улицам. Боже правый, что за трущобы, что за гнусные сцены, какая безнравственность! А эти ступенчатые переулки… Я отлично заметил, что вам было не по себе… Мне тоже! Сегодня утром я молился в тетушкиной часовне за моего бедного товарища, просил господа сжалиться над ним, послать ему сколько-нибудь денег… и вдруг сверху, с креста, до меня донесся голос: «Поговори с Жустино, откройся нашему Жустининьо, он даст тебе восемь фунтов для бедняги…» Я не знал, как и благодарить всевышнего! И вот я здесь, Жустино, ибо такова его воля.

Жустино, белее своих крахмальных воротничков, слушал, нервно хрустя пальцами; затем, не сказав ни слова, выложил на конторку, одну за другой, восемь золотых монет. Так я исполнил просьбу моей Аделии.

Но счастье было недолговечно!

Несколько дней спустя я сидел у Монтаньи и беспечно наслаждался лимонадом, как вдруг подошел официант и сказал, что какая-то брюнетка, закутанная в шаль, по имени сеньора Марианна, ждет меня на углу… Милосердный боже! Марианной звали служанку Аделии. Я в испуге выбежал из кафе, уверенный, что у моей любимой приступ болей в боку, которые так часто ее мучали. У меня даже мелькнула мысль отслужить восемнадцать молебнов в честь восемнадцати явлений Лурдской богоматери: тетушка считала, что это помогает при коликах ничуть не меньше, чем при поисках пропавшей скотины.

— Что случилось, Марианна?

Девушка потащили меня в какой-то смрадный двор и там, охрипшим после недавней перебранки голосом, теребя дрожащими руками бахрому шали и глядя на меня покрасневшими глазами, открыла скверные, грязные, гнусные тайны. Аделия меня обманывает. Сеньор Аделино вовсе не племянник, а любовник, «хахаль». Только я из дому — он в дом; Аделия кидается ему на шею, словно в беспамятстве, и они в два голоса обзывают меня назойливой мухой, святошей, козлом и разными другими обидными словами и плюют на мой портрет. Восемь фунтов пошли на новый летний костюм для Аделино, и еще осталось, чтобы нанять открытую коляску и прокатиться с гитарой на ярмарку в Белен…

Аделина влюблена по уши! Если он запаздывает, она от нетерпения испускает такие вздохи, что они скорее похожи на рев оленихи в майскую пору!.. Может быть, я не верю? Нужны доказательства? В таком случае достаточно постучаться к Аделии сегодня ночью, попозже, после часа!

Похолодев, держась за стену, я старался превозмочь дурноту: меня мутило не то от смрада, ползущего из темного двора, не то от грязи, извергавшейся из уст Марианны, словно из лопнувшей сточной трубы. Я вытер выступивший на лбу пот и с трудом выговорил:

— Хорошо, Марианна, спасибо. Я подумаю, ступайте…

Домой я явился такой подавленный, такой убитый, что тетушка, хихикнув, спросила, не упал ли я с лошади.

— С лошади?.. Конечно, нет, тетечка… Я был в церкви Благодати божией.

— Ты что-то бледен и еле ноги волочишь… Господь наш был сегодня богато украшен?

— Ах, тетечка, изумительно!.. Только, не знаю почему, он глядел так грустно, так грустно… Я даже сказал падре Эуженио: «Падре Эуженио, господь сегодня что-то невесел». А он в ответ: «Чего же вы хотите, друг мой? Он видит столько низости в здешнем мире». Еще бы ему не видеть, тетечка! Кругом неблагодарность, ложь, измена!