Жозе Эса де Кейрош - Мандарин

Повторенная мною чужая глупость вызвала неловкое молчание. Громко откашлявшись, генерал снисходительно сказал:

— Португалия — прекрасная страна…

Я жестко и сухо ответил:

— Португалия — страна-недоразумение, генерал!

Аккуратно кладя на край тарелки крылышко цыпленка и вытирая пальчики, генеральша произнесла:

— Португалия — родина песни Миньоны, и там цветут апельсиновые деревья.

Толстый Мерисков — доктор Боннского университета и советник посольства, большой знаток поэзии и охотник до споров — любезно поправил ее:

— Родина Миньоны — Италия, госпожа генеральша. И слова божественного Гете: «Ты знаешь край, где апельсины зреют» — относились как раз к Италии. Italia mater [12] Мать Италия (лат.). . И Италия всегда будет наилюбимейшей страной тонко чувствующей половины человечества.

— Ну, а я больше люблю Францию! — вздохнув, сказала супруга первого секретаря, рыжеволосая куколка с веснушчатым лицом.

— О, Франция! — произнес атташе, томно закатив глаза.

Поправив очки, толстый Мерисков заметил:

— У Франции есть свой недуг — социальный вопрос…

— О да, социальный вопрос! — хмуро повторил Камилов.

— Да, да, социальный вопрос, — поддержал Мерискова все тот же атташе.

И, продолжая с полным знанием дела обсуждать поднятую нами тему, мы перешли к кофе.

Чуть позже, спускаясь в сад, чувствительно настроенная генеральша прошептала, опершись на мою руку:

— Ах, если бы я могла пожить в тех странах, где цветут апельсины!

— В странах, где умеют любить, — ответил я тем же заговорщическим шепотом, увлекая ее в тень, под клены.

Все долгое лето ушло на розыски той провинции, где проживал умерший Ти Шинфу!

И надо сказать, это был весьма красноречивый эпизод из жизни страны, и в чисто китайском вкусе! Готовому к услугам Камилову, проводившему все дни напролет в китайских государственных учреждениях, прежде всего пришлось доказывать, что желание найти местожительство старого умершего мандарина не сопряжено ни с каким заговором против государства, и даже дать заверения, что интерес к личности мандарина никоим образом не приведет к посягательству на священные в этой стране обряды. Только после этого принц Тон дал от имени императора соизволение на ведение этих розысков. Сотни писцов вынуждены были проводить дни и ночи с кисточкой в руке над рисовой бумагой, строча отчеты и сообщения; собирались бесконечные тайные собрания во всех учреждениях Императорского города, начиная с Астрономического суда и кончая храмом Источника доброты, сотни кули сновали с носилками, трещавшими под тяжестью ветхих документов, от русской дипломатической комиссии до беседок Запретного города, а оттуда на Архивный двор.

Когда же Камилов пытался интересоваться «результатами розысков», ему спокойно отвечали, что идут поиски указаний по этому поводу в священных книгах Лаоцзы или что возникла необходимость свериться со старинными текстами времен Нор Хачжоу. А чтобы успокоить воинственно настроенного русского генерала, принц Тон каждый ответ подкреплял доказательствами своего внимания, как-то: карамелью с начинкой или почками бамбука в сиропе…

И вот пока генерал усердно пытался помочь мне разыскать семейство Ти Шинфу, я (как выразился один японский поэт) ткал золото и шелк своих досугов у ножек генеральши.

В саду под кленами стояла беседка, носившая чисто китайское название — «Скромный приют отдохновения», рядом с ней под безыскусным мостиком розового цвета журчал ручей. Сделанные из бамбукового плетения стены беседки были обиты светло-коричневым шелком, а потому проходивший сквозь них солнечный свет становился необычным, бледно-опаловым. Посередине беседки стоял мягкий диван, обитый белым шелком, — поэтичнее сказать, шелком цвета утренних туманов, — влекший к себе, точно брачное ложе. По обе стороны от него красовались в прозрачных вазах эпохи Йен аристократические красные японские лилии. Тонкие нанкинские циновки устилали пол, а возле узорчатого окна на грациозной подставке из сандалового дерева лежал веер, сделанный из хрустальных пластинок, издававших при легком дуновении ветерка томно-нежные звуки.

Августовские утра в Пекине очень мягкие: в воздухе уже чувствуется осеннее очарование. Утренние часы советник Мерисков и все представители миссии проводят, как правило, в канцелярии: готовят дипломатическую почту для Санкт-Петербурга.

Я же с веером в руке и в шелковых туфлях, легко ступая по посыпанным песком дорожкам сада, иду к «Скромному приюту отдохновения» и, приоткрыв дверь, зову: