Огюст де Лиль-Адан - Рассказы из книги Жестокие рассказы

Фелисьена не удивили ее слова: ему казалось естественным, что идеальная женщина дала идеальный ответ.

В самом деле, в их положении оба они, чтобы сохранить достоинство, должны были помнить, что они из породы тех людей, кто создает правила поведения, а не из тех, кто им подчиняется. Ведь приличными манерами в широкой публике называется всего лишь механическое, рабское, чуть ли не обезьянье подражание тем нравственным правилам, которые непринужденно соблюдаются среди избранных натур в подобных обстоятельствах.

В неудержимом порыве Фелисьен нежно поцеловал протянутую ему руку.

— Окажите мне милость, подарите цветок, который был у вас в волосах сегодня вечером! — попросил он.

Незнакомка молча вынула из прически под кружевом мантильи бледную гардению и протянула Фелисьену.

— Теперь прощайте, — сказала она, — прощайте навсегда.

— Прощайте?! — пробормотал юноша. — Разве вы не любите меня? Ах, вы, должно быть, замужем!

— Нет.

— Свободны? О небо!

— И все же забудьте меня. Гак надо, сударь.

— Но вы завладели моим сердцем! Разве я могу без вас жить? Я хочу быть рядом, дышать одним воздухом с вами. Я не понимаю ваших слов… Забыть вас? Как это возможно?

— Меня постигло страшное несчастье. Если я откроюсь вам, я омрачу всю вашу жизнь. Это бесполезно.

— Какое несчастье может разлучить двух любящих?

— Именно это.

Произнеся эти слова, она закрыла глаза.

Впереди тянулась пустая, безлюдная улица. Рядом с ними были раскрыты ворота в какой-то дворик, в чей-то запущенный сад, как будто призывая их укрыться в тени.

Фелисьен с детским упорством, с настойчивостью влюбленного увлек свою спутницу под темный свод, обняв ее за талию; она не сопротивлялась.

Волнующее ощущение теплого скользящего шелка, обтягивающего ее стан, вызвало в нем страстное желание обнять ее, унести с собой, забыться в поцелуе. Он овладел собой. Но от волнения почти лишился дара речи. Он лишь бессвязно бормотал:

— Боже мой, боже мой, как я люблю вас!

Тогда женщина склонила голову на грудь влюбленного, и в голосе ее прозвучало горькое отчаяние:

— Я вас не слышу! Я готова умереть со стыда, я не слышу ни слова. Не расслышу вашего имени, не уловлю вашего последнего вздоха. Я не слышу даже биения вашего сердца, хотя ощущаю его, приложив голову к вашей груди. Разве вы не видите, как мучительно мое положение. Я ничего не слышу… я глухая!

— Глухая? — вскричал Фелисьен, холодея от ужаса и трепеща всем телом.

— Да, уже много лет. Никакая наука, никакие врачи не в силах исцелить меня, избавить от этого тягостного безмолвия. Я глуха, как небо, глуха, как могила. Я готова проклясть жизнь, но это правда. И потому оставьте меня, сударь.

— Глухая, — повторял Фелисьен, который настолько был потрясен этим невероятным признанием, что совсем растерялся и даже не соображал, что говорит. — Глухая!

Потом, спохватившись, он воскликнул:

— Но как же так? Ведь нынче вечером, у Итальянцев, вы же слушали музыку, вы аплодировали!

Он осекся, испугавшись, что она не слышит его. Все это обернулось так неожиданно, так ужасно, что его лицо исказила улыбка.

— У Итальянцев?.. — переспросила она, тоже улыбаясь. — Вы забываете, что у меня было время наблюдать людей, изучать проявления различных чувств. Да разве я единственная? Мы обязаны держаться на высоте положения, дарованного нам судьбой. Эта прекрасная певица вполне заслуживала всяческих знаков одобрения. Не думайте, впрочем, что мои аплодисменты сильно отличались от бурных рукоплесканий восторженных дилетантов из публики. Ведь когда-то я была музыкантшей,

При этих словах Фелисьен растерянно взглянул на нее, силясь улыбнуться.

— Боже! — сказал он с упреком. — Зачем вы издеваетесь над человеком, который любит вас до умопомрачения? Вы уверяете, будто ничего не слышите, а между тем отвечаете мне.

— Увы, — вздохнула она, — вам кажется, мой друг, что вы говорите особенные, свои собственные слова. Вы искренни, но все это ново только для вас. Для меня же это давно знакомый диалог, в котором все ответы я выучила заранее. Год за годом он повторяется слово в слово. В этой пьесе каждая фраза подсказана и продиктована с поистине ужасающей точностью. Я овладела своей ролью до такой степени, что если бы согласилась — а это было бы преступлением — соединить свою злосчастную судьбу с вашей, вы поминутно забывали бы о роковой тайне, которую я вам открыла. Уверяю вас, я дала бы вам полную совершенную иллюзию, не хуже и не лучше любой другой женщины. Я сыграла бы несравненно правдоподобнее самой правды. Поймите, что те же обстоятельства диктуют всегда те же самые слова, а выражение лица обычно соответствует словам. Вы никогда не поверили бы, что я не слышу, настолько точно я бы угадывала ваши мысли. Давайте забудем об этом, хорошо?