Ивлин Во - Сенсация

— Платье было готово вчера, — сказала она. — Здесь есть одна австрийская дама, она мне его сшила. Я хотела надеть его вечером, когда мы ходили играть в пинг-понг, но подумала, что вам оно понравится больше, если я сделаю прическу. Оно вам нравится?

— Чрезвычайно!

— Смотрите, что у меня еще есть, — сказала она и показала покрытую эмалью шкатулку. — Мне ее продал парикмахер. Французский несессер. Помада, пудра, зеркало, расческа, сигареты. Из Парижа… Красиво, правда?

— Очень красиво.

— А теперь фрау Дресслер опять сердится из-за своего счета. Но мне все равно. Какое ей дело до того, что я продаю образцы? Я предлагала их ей, но она сказала, что в них нет ничего ценного. Пусть сердится! Уильям, я так счастлива! Посмотрите на радугу. Она делается все больше и больше. Скоро в небе для нее не хватит места. Знаете, чего бы мне хотелось сегодня? Чтобы мы взяли где-нибудь машину и поехали в горы. Можно достать вина, а если вы попросите, фрау Дресслер соберет нам корзинку с продуктами. Не говорите, что это для меня. Давайте уедем из этого города…

Фрау Дресслер собрала корзинку с едой. Доктор Бенито оформил пропуск. Палеолог нашел машину. В полдень Уильям и Кэтхен покатили по направлению к горам.

— Кэтхен, я люблю вас. Милая, милая Кэтхен, я люблю вас…

Он не кривил душой. Он влюбился. Впервые за свои двадцать три года. Правда, в Таппок-магна полагали, что между ним и живущей по соседству мисс Колдикот существует некая привязанность, и время от времени Уильяму приходилось выслушивать игривые намеки, которые его совершенно не трогали. Он не имел ни малейшего представления как о буколической идиллии загородных прогулок, так и о темной сути расточительных вылазок дяди Теодора. Двадцать три года он жил целомудренной, бестрепетной жизнью, твердо ступая по земле, и теперь впервые в жизни очутился далеко от берега, в морской пучине, недоступной ветрам и течениям, где на гигантских кустах расцветали губчатые цветы и в подводном сумраке молча сновали страшные, бескрылые и безногие, не осененные ни перьями, ни мехом существа. Непроходимый луг. Бездонная чаща.

Сэр Джоселин Хитчкок распахнул ставни и восславил солнечный свет. Высунувшись в окно, он кликнул слуг. Те явились с дюжиной дымящихся кувшинов и наполнили ванну. Он вымылся, побрился и так долго тер голову одехинином, что его редкие волосы покрылись пеной, а скальп порозовел и засверкал. Тщательно одевшись, он нахлобучил набекрень шляпу и не спеша отправился на радиостанцию.

СЧИТАЮ ЭСМАИЛЬСКИЙ СЮЖЕТ ИСЧЕРПАННЫМ

ПЛАНИРУЮ ОТЪЕЗД АГЕНТСТВА ДОБЕРУТ ОСТАТКИ.

Затем он вернулся в гостиницу и позавтракал пятью яйцами всмятку.

Упаковав вещи, он принялся ждать ответа и получил его еще до захода солнца, поскольку радиостанция теперь не была загружена работой:

СЛЕДУЙТЕ ЛЮЦЕРН ОСВЕЩЕНИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОГО КОНГРЕССА НЕВМЕШАТЕЛЬСТВА.

Поезд к побережью отправлялся ночью. У него было еще три часа, и, оплатив гостиничный счет, он пошел прогуляться.

Утренние надежды не оправдались. В полдень дождь зарядил снова, шел до самого вечера и только теперь стихал. На несколько минут ветхие крыши домов вспыхнули предзакатным пламенем.

По улице, подставив лицо пурпуру и золоту солнечного света, шел неровными шагами Эрик Олафсен. Он прошел мимо сэра Джоселина, не заметив его, и первой мыслью сэра Джоселина было промолчать, но он передумал и окликнул шведа.

— Сэр Хитчкок, вы вернулись так быстро. Это разочарует наших коллег — узнать, что вы не в Лаку. У вас было много событий в путешествии, да?

— Да, — коротко ответил сэр Джоселин.

Напротив них, бросая вызов великолепию неба, мигала электрическая реклама «Пинг-понг у Попотакиса», а из дверей этого заведения неслись усиленные до невероятности звуки древнего французского тустепа, возвещавшие конец дня.

— Пойдемте выпьем, — сказал сэр Джоселин.

— Большое спасибо, но я буду не пить, а слушать события вашего путешествия. Мне сказали, что такого места — Лаку — нет.

— Нет, — согласился сэр Джоселин.

Когда они переходили улицу, небо посветлело.

В свое время Попотакис пробовал внедрить у себя кино, танцы, баккара и миниатюрный гольф. Теперь он поставил четыре пинг-понговых стола и процветал, поскольку скоротать в Джексонбурге зиму было особенно негде. Здесь назначали друг другу встречи разноязыкие коммерсанты. Сюда приходили атташе посольств и даже младшие отпрыски семейства Джексонов. В течение нескольких горячих деньков в нем хозяйничали журналисты. Цены удвоились, страсти кипели, корреспондента «Христианского вестника» отловили сетью и связали, а один из фотографов потерял зуб. Старые клиенты Попотакиса разбежались по более приличным местам. Журналисты ломали мебель, оскорбляли прислугу и не давали никому спать до четырех утра, но они платили полноценный американский доллар за каждый стакан домашнего виски и десять долларов за бутылку домашнего шампанского. Теперь они все уехали, и в баре стало пусто. В нем сидели только Кэтхен с Уильямом. У Попотакиса был настоящий шестидесятиградусный абсент, его-то они сейчас и пили. Настроены они были серьезно, потому что пикник не удался.