Цирил Космач - Весенний день

— Я знала, что его больше нет.

Я вздрогнул, Сильвия проснулась, подняла головку и заплакала. Этот плач взломал окаменелую скорбь Кадетки. Она бросилась к ребенку, прижала его к себе и разрыдалась. Я опустил голову и закрыл глаза. В такие минуты любое слово и взгляд — лишние: нельзя становиться на дороге всепоглощающего горя. Она плакала долго. Наконец принялась утешать ребенка, и мы с тетей повернулись к ней. Она поставила Сильвию на землю, присела рядом и, указывая пальцем на вымытую дождями песчаную площадку, повторяла:

— Здесь… здесь лежит папа… Твой папа…

Внезапно она дернулась и встала. Уперев темный взгляд в тетины глаза, твердо спросила:

— Он предал?

Тетя сначала замерла. Потом судорожно затрясла головой и замахала руками:

— Нет! Нет! Нет!..

— Я знала, — сказала Кадетка. — Он не мог предать! Он был дитя, но такой твердый.

Она посмотрела на песчаную площадку, точно прося прощения у Джино за свое сомнение. Потом спросила сдержанно:

— Где он погиб?

— Где погиб? — медленно повторила тетя. — У Доминова обрыва, — сказала она, обтирая фартуком лоб.

— Когда взрывали шоссе?

— Тогда.

— А-аа… — протянула Кадетка. — Вот почему ты на Нижней поляне сказала, что погибло трое?..

Тетя отвела глаза. Кивнула и еще ниже опустила голову.

— А почему вы мне сразу не сказали?

Тетя молча указала на Сильвию, которая стояла посреди могилы и собирала чистые белые камешки. Кадетка быстро потянула ее к себе, отобрала у нее камешки и строго сказала:

— Эти камешки собирать нельзя. Здесь папа спит…

— Папа, — недоуменно повторила девочка и прижалась к матери.

— Мы перенесем его отсюда, — тихо проговорила тетя.

Кадетка задумалась. Потом вздрогнула всем телом, решительно сказала:

— Нет!.. Пусть лежит тут. Если его родные узнают о нем, пусть приезжают, как приехали из Чехии за отцом. Могилу я его украшу. Прямо сейчас посажу ландыши.

Она подобрала с земли щепку и пошла по поляне искать ландыши.

Я закурил сигарету и сел. Тетя села рядом. Когда Кадетка скрылась за кустами, тетя нагнулась ко мне и прошептала на ухо:

— Знаешь… он не погиб у Доминова обрыва.

Я похолодел.

— Что?..

— О, ничего плохого не было. Просто он погиб такой бессмысленной смертью, что лучше ей не говорить. Я соврала ей и приму на себя этот грех.

— Как же он умер?

— Ох, как раз до этой смерти я давеча дошла, когда Кадетка нас застала. Помнишь? Я рассказывала, как он радовался, что будет ребенок, кружился по кухне и махал автоматом. У него был этот английский автомат, которые не очень-то ценились. Все время я боялась, как бы этот автомат не выстрелил, да не решалась сказать, потому что Джино был на седьмом небе от радости. И в конце концов автомат действительно выстрелил. Когда Джино сказал, что уже видит своего ребенка, видит как наяву, он стукнул автоматом об пол, попал на камень, и — загрохотало. Все тридцать пуль прошили ему голову. Он и крикнуть не успел. Упал мертвый, прежде чем мы поняли, что произошло. Партизаны говорили, что таких случаев было много, и почти всегда — от этих английских автоматов. Его надо было вынести из дома: шоссе рядом, если бы немецкий патруль проходил, через пять минут он был бы здесь. Связные подняли его и понесли, отец взял кирку и лопату и пошел с ними. Я тут же вымыла порог, посыпала двор песком и заровняла следы на тропинке. Отец вернулся поздно. «Где вы его закопали?» — спросила я. «В кадетову могилу положили». — «В кадетову могилу? — удивилась я. — Какое совпадение! Там лежал Боженин отец». — «И верно! — сказал отец и печально покачал головой. — Мне это и в голову не пришло. Я только сказал ребятам, что могила далеко и там он будет в безопасности».

Тетя замолчала. Кадетка вернулась и стала сажать ландыши. Я смотрел, как она разгребала песок, добираясь до плодородной, влажной почвы. Меня мучила совесть, говорившая, что, в сущности, я виновник этой скорбной неожиданности. И зачем только меня понесло на Вранек! Мне хотелось оправдаться перед Кадеткой, но я не находил слов и только смотрел на ее гибкие, ловкие руки, смотрел до тех пор, пока Кадетка не поднялась. Она стояла, опустив голову, волосы закрывали лицо. Мы с тетей подошли поближе; из чистого белого песка теперь подымались зеленые ландыши, посаженные в виде пятиконечной звезды.

— Они ведь примутся? — обернулась ко мне Кадетка.

— Конечно, примутся, — торопливо успокоил ее я.

Кадетка опять присела, обтерла каждый листок и обложила звезду камешками. Потом встала и спокойно сказала: