Эптон Синклер - Король-Уголь

Она подразнивала его: что такое, шишка на голове, весь скрюченный, постарел на десять лет? Последнему Хал с готовностью поверил. И ей казалось смешным, что он работает под начальством словака — позор, да и только! Эта шутка понравилась всему семейству Минетти, особенно Джерри Маленькому, который любил посмеяться. В свою очередь мальчик рассказал Мэри, что за честь стать подручным у словака Джо Смиту пришлось уплатить начальнику пятнадцать долларов, да еще поставить ему выпивку у О'Каллахена. Джерри рассказал ей также, что Майк Сикориа прозвал Джо своим необъезженным мулом. И Джерри Маленький всем этим недоволен, потому что прежде Джо учил его разным интересным играм, а теперь не хочет с ним играть, теперь он такой сердитый! Джо, бывало, поет ему веселые песенки. Вот эту, например, где такие слова: «Под орехом густым мы поем и свистим». Видела ли Мэри когда-нибудь густой орех? Он думает без конца и никак не может себе представить, что это за дерево, на что оно похоже?

Черноглазый итальянский пострел ревниво наблюдал, как Мэри кормит маленького, и когда ему тоже дали две-три ложечки киселя, он широко раскрывал рот, а потом облизывал губы. Ох, как вкусно!

Но вот киселя уже не осталось, и Джерри Маленький перевел взгляд на блестящие волосы гостьи, уложенные короной вокруг головы.

— У вас всегда такие волосы? — спросил он.

Хал и Мэри расхохотались, а Роза цыкнула на мальчишку:

— Ну и ребенок, вечно что-нибудь такое скажет!

— Всегда! — ответила Мэри. — Ты думал, я их крашу?

— Да нет, — сказал Джерри Маленький. — Но только они у вас такие красивые и новые! Правда? — И он вопросительно посмотрел на Хала.

— Совершенно верно! — подтвердил Хал и добавил: — Не стесняйся, говори! Девушки любят комплименты.

— Комплименты? — как эхо, повторил Джерри Маленький. — А что это такое?

— Неужели не знаешь? — удивился Хал. — Это когда говорят девушке, что волосы у нее как утреннее солнце, глаза как вечерние сумерки, а вся она точно дикая роза на горной вершине.

— Вот как? — недоверчиво произнес маленький итальянец. — Ну, все равно, кисель она делает очень хороший!

Настало время прощаться, и Хал, морщась от боли, поднялся, чтобы проводить Мэри домой. Она внимательно посмотрела на него и только сейчас поняла, как он страдает. По дороге она спросила:

— Зачем вы взялись за такую работу, если можно было без нее обойтись?..

— Но должен же я зарабатывать себе на жизнь!

— Не обязательно таким трудом. Умный молодой человек, американец…

— Видите ли, мне было интересно познакомиться с шахтерской жизнью.

— Вот вы и познакомились, теперь можете уехать.

— Ничего со мной не случится, если я еще поработаю.

— Неужели? Откуда вы это знаете? В любой день вас могут вынести ногами вперед!

Куда девалось теперь ее «светское оживление»? Голос Мэри был полон горечи, как всегда, когда она заговаривала о Северной Долине.

— Я знаю, что говорю, Джо Смит. Разве я не потеряла здесь двух братьев? Таких хороших мальчиков во всем мире не сыщешь! Я видела и других ребят. Они шли в шахту со смехом, а оттуда их потом выносили мертвыми. Или искалеченными — это даже страшнее для рабочего человека! Иногда по утрам меня тянет пойти стать у входа в шахту и закричать: «Вернитесь! Сегодня же уходите в город! Голодайте, если придется, просите милостыню, но найдите себе другую работу, только не эту, не эту!»

Ее голос стал громче, и в нем звучал страстный протест, но тут ворвалась новая нота — какой-то личной заинтересованности и страха:

— А теперь еще хуже, потому что здесь появились вы, Джо. Мне страшно видеть, что и вас затягивает шахтерская жизнь! Такой молодой, сильный, совсем не похожий ни на кого из здешних! Уходите, Джо, бегите отсюда, пока не поздно!

Он был потрясен страстностью ее слов.

— Обо мне не беспокойтесь, Мэри, — сказал он. — Ничего со мной не случится. Поработаю еще немного и уеду.

Дорога была в ухабах, и он держал ее под руку. Почувствовав, что она дрожит, он быстро добавил:

— Не мне нужно бежать отсюда, а вам, Мэри. Вы ненавидете эти места, жизнь здесь — мучение для вас. Неужели вы никогда не подумывали уехать?

Она не сразу ответила. Но когда заговорила снова, то возбуждение уже улеглось, и в голосе ее — вялом и однотонном — звучало отчаяние:

— Стоит ли думать обо мне? Для меня выхода нет — для нищих девушек вообще нет выхода. Я пыталась что-то сделать, но это все равно, что биться головой об стену. Я даже не могу накопить на железнодорожный билет. А уж как я старалась! Два года подряд копила. И знаете, сколько накопила? Семь долларов. Всего-навсего — за два года! Да разве что накопишь в таком месте, где на каждом шагу у тебя разрывается сердце! Презирай не презирай их за трусость, но как не поможешь женщине, у которой муж погиб, а ее с детьми посреди зимы выставили на улицу?