Эптон Синклер - Король-Уголь

Когда наступал полдень, Хал лежал на спине, не в силах даже приняться за еду. Старый Майк сидел с ним рядом и жевал свой завтрак. Обильная растительность на его лице сходилась клинышком под подбородком, и во время еды он — был удивительно похож на старого козла. Но какая это была славная, заботливая душа! Майк все пытался соблазнить своего подручного ломтиком сыра или глотком холодного кофе, веря в их целебные свойства: разве можно поддерживать пары в котлах, если не подбрасывать уголь в топку! Когда ему все же не удалось уговорить Хала поесть, он развлекал его рассказами о шахтерской жизни в Америке и России. Он очень гордился тем, что его подручный — американец, и старался изо всех сил облегчить Халу работу, лишь бы тот не сбежал.

И Хал не сбежал; но после смены он поднимался наверх такой измученный, что иногда засыпал в клети. Засыпал он и за ужином, а потом, дойдя до своего закутка, валился, как бревно, на койку. А какое мучение вставать до рассвета и, с трудом стряхивая с себя сон, шевелить хрустящими суставами; какая резь в глазах, как болят от волдырей и язв руки!

Прошла целая неделя, прежде чем наступила первая передышка, но привыкнуть к этой жизни Хал так и не сумел. Разве можно, работая как вол, сохранять живость ума, любознательность, тонкость чувств; разве можно при таком труде думать об интересных приключениях, не превратиться в автомат? Халу приходилось не раз слышать презрительное выражение «инертность масс». Он сам удивлялся этой инертности. Но теперь он ничему не удивлялся, так как многое познал на собственном опыте. Найдешь ли ты мужество дать отпор начальнику, когда все твое тело онемело от усталости? Как осознать, в чем заключаются твои права, где найти силы, чтобы решительно отстаивать их, если физическая усталость парализует не только твое тело, но и мозг?

Хал явился сюда, как человек, который выходит на палубу корабля, чтобы посмотреть на бурю в открытом океане. В этой пучине нищеты, невежества и горя видны были обращенные к небу страдальческие лица, истерзанные тела, заломленные руки; в ушах стояли их стоны, на щеки падали брызги их кровавых слез. Сознание, что сам он может, когда захочет, спастись отсюда бегством, уже не утешало Хала, настолько глубоко успел он погрузиться в эту пучину. А ведь он-то мог себе сказать: «Все это мрачно, все это ужасно, но — слава богу — стоит мне лишь захотеть, и я уйду отсюда, вернусь в теплую, светлую кают-компанию и буду журить своих спутников за то, что они пропустили живописнейшее зрелище, прошли мимо весьма интересных жизненных явлений!»

В эти мучительные дни Хал не заходил к Красной Мари, но как-то вечером она сама пришла к Минетти проведать прихворнувшего малыша и принесла ему чашечку молочного киселя. К мужчинам, особенно к дельцам, Хал проявлял известную подозрительность, но в отношении женщин он был простаком. Ему, например, не показалось странным, что ирландская девушка, обремененная семейными заботами, приходит ухаживать за больным итальянским младенцем. Он не подумал, что в поселке ведь полным-полно хворых ирландских ребятишек, которым Мэри могла бы отнести свой молочный кисель. И когда он заметил удивление Розы, которая до сих пор не была знакома с Мэри, то приписал это лишь трогательному чувству благодарности, свойственному беднякам.

Собственно говоря, все женщины столь различны и количество применяемых ими уловок столь велико, что на их изучение у мужчины не хватает времени. Халу случалось наблюдать девушек — фабричных работниц, которые крикливо одевались, «стреляли глазками» и неустанно хихикали, чтобы привлечь внимание представителей сильного пола; ему был хорошо знаком и тип светской барышни, достигающей той же цели более тонкими и обольстительными способами. Но есть, значит, еще и третья порода — девушки, которые качают на руках итальянских младенцев, называют их ирландскими ласкательными именами и кормят киселем с ложечки? Для Хала это было новостью, и он невольно залюбовался Красной Мэри — кельтской мадонной с сицилийским младенцем на руках!

Он заметил, что на ней все то же синее ситцевое платье с заплатой на плече. При всей своей наивности, Хал понимал, какую роль в жизни женщины играет одежда. У него закралось было подозрение, что весь гардероб Мэри состоит из одного этого ситцевого платья, но видя, что при каждой встрече оно имеет свежевыстиранный вид, Хал решил, что в гардеробе девушки есть по крайней мере еще одно в запасе. Так или иначе, Мэри хрустела накрахмаленным ситцем и держалась весьма оживленно, как обещала Халу; весело шутила и болтала, точь-в-точь как любая богатая красотка, которая пудрится и наряжается, собираясь на бал. Во время прежних встреч с этим интересным юношей она, наверно, отпугнула его своим мрачным и недовольным видом; может, ей удастся завладеть им, если она будет женственной и веселой?