Жюль Ромэн - Доногоо-Тонка, или Чудеса науки

Мсье Ле Труадек стоит, склонив голову, заложив за спину руки, в одной из которых держит письмо.

В высокой совести ученого начинается торжественная борьба.

Его лицо, порой движения руки, туловища, плеч передают нам все ее фазы.

Но с первого же мгновения зритель должен понять, что эта трагическая борьба — притворство.

В глубине, в самой глубине души у мсье Ле Труадека нет никаких колебаний. Но на поверхности — другое дело.

Он спрашивает себя: «В чем мой долг? Ибо нечего лукавить, я знаю только свой долг, я исполню только свой долг».

Но долг не всегда прост и очевиден. Это было бы слишком удобно.

В сущности, речь идет об интересах науки и человечества. В чем заключаются эти священные интересы?

Конечно, истина, истина… с большой буквы. Известная форма истины… отвлеченной истины!

…Но есть также истина… живая… наука творческая… творящая истину… Есть человечество… вечно родящее… человечество, которое хочет расти… которое хочет созидать… и которому дела нет до теоретической истины.

Но за этим немым словопрением зритель должен отчетливо видеть две довольно элементарные мысли, две коротенькие фразы:

«Ив Ле Труадек, член Института» и

«5000 франков».

В самом патетическом месте этого кризиса кто-то стучит в дверь и входит улыбающийся, напомаженный, решительный закройщик.

Опушка леса. Ламандэн мечется в гуще разнообразно одетых личностей: индейцев с перьями, негров, гаучо, пеших и конных стрелков, боев и т. д.

Уходящие вдаль шалаши и бараки. Тележки. Паланкины. Ручные колясочки.

Ламандэн в сюртуке отчаянно потеет. Он отдает распоряжения статистам и съемщикам.

Он ставит сцену рукопашной схватки двух золотоискателей со стрельбой из револьверов.

Но местность недостаточно прибрана. Ламандэн удаляет обломок ночного горшка, который торчит слишком явственно и портит впечатление.

После нескольких опытов и повторений сцена налаживается. Один из авантюристов простерт на земле. Конная полиция настигает убийцу и разгоняет толпу.

Ламандэн, довольный, поздравляет всех и каждого и жмет им руки. В том числе и мертвецу, который встает, смахивая пыль.

Небольшой лекционный зал. Полсотни слушателей, людей, по-видимому, денежных.

Брюшки, бороды, бакенбарды, лысины, ордена.

На эстраде мсье Ле Труадек, весьма представительный.

Он говорит с жаром. Справа от него экран.

Аудитория временами рукоплещет.

На экране появляются виды Доногоо-Тонка, и мсье Ле Труадек указывает на них полноправной рукой.

Нам нетрудно узнать перспективы Шатильонского плато и схватку золотоискателей, стоившую Ламандэну столько пота.

Но капиталисты кивками одобряют такую беспристрастность представленных свидетельств.

Спускаясь с биржевой лестницы, рантье читает большое объявление. Страницы появляются одна за другой.

На следующей странице два вида:

«Юго-восточное предместье Доногоо-Тонка»

и «Золотые прииски»

На третьей странице — статья, из которой можно разобрать только заглавие:

Каждая страница производит все новое впечатление на рантье, доверие которого, сначала едва различимое, возрастает воочию.

Мсье Ле Труадек в центре своего кабинета. Это уже не тот человек, которого мы видели в скверном фиакре. Его костюм, не впадая в легкомысленность, принял отпечаток изящества. Взгляд его уверен. Он утопает в отличном кресле. Возле него дымится чашка кофе.