Цирил Космач - Баллада о трубе и облаке

— Как вы угадали? — удивился Петер Майцен.

— Да так. Слыхала… Спасибо, что поиграли с малышом, бедняжкой нашим!

— А папа спит? — спросил Янкец.

— Спит, спит… — тихо ответила женщина и быстро исчезла в погребке.

Петер Майцен спустился по тропинке и повернул назад. Проходя мимо двери, он услыхал обрывки разговора.

— Чиновник он, чиновник, — говорил старый Блажич.

— Какой там чиновник! — возразила женщина. — Истории он пишет.

— А, истории пишет?

— Пишет. О наших бы тоже написал, если б знал! — вздохнула женщина.

— Чего ж тут писать? — протянул старик. — Трое ребят пришли домой к матери, их окружили, вместе с матерью они и сгорели в доме. Это страшно, какая же это история?

— А что ж такое, по-вашему, история?

— Истории есть… истории… В историях должны великие дела происходить!

Петер Майцен опустил мальчика на землю. Янкец взял его за руку, повел в погребок и сунул в руки стакан.

— Папа потом всегда вино пьет, — объяснил он. — А вы тоже запыхались.

— Пейте, пейте, пожалуйста!.. Кислое оно, да что поделаешь! — воскликнул старик.

Женщина посадила Янкеца на приступку и поставила ему на колени тарелку с яичницей.

— А папа ел яичницу тоже? — спросил он.

— Тоже, тоже, — кивнула она и погладила его по голове. — Ешь, пожалуйста! — Отвернувшись, она вытерла передником глаза и подошла к Петеру Майцену. — Пишете сейчас новую историю?

— Пишу… медленно…

— Знаете, когда я служила в городе, я много читала. А сейчас давно не читаю. Некогда. Да и что читать! Если красиво написано, значит, неправда, а про плохое читать… не хочется! И потом, книги все-таки для молодых. Молодой человек все подряд читает — и хорошее, и плохое, — для него все живое. А когда человек станет старше… Эх, чего там, у каждого своя собственная история, зачем нам еще печатные читать!..

— У каждого… — согласился Петер Майцен.

— Конечно. Можно даже, наверно, сказать, что человек для того на свете и живет, чтоб свою историю пережить.

— Эх, что поделаешь… — вздохнул старик. — Ты поторопись. Поторопись, чтоб он теперь один дома не оставался.

Женщина взяла бочонок, подошла к бочке и постучала по ней.

— К концу идет, к концу! — заметила она. — А могильщиков всегда жажда томит.

— Сколько нальется, столько и выльется… — вздохнул старый Блажич и ладонью вытер лоб.

Женщина нацедила вина и взяла корзинку.

— Вот так. Теперь я пошла.

— Я тоже домой пойду, — заявил Янкец.

— Да зачем тебе домой? — ласково спросила тетка, гладя его по волосам.

— И мне пора, — сказал Петер Майцен, вставая.

— Куда вам спешить! — воскликнул старик и взял его за руку. — Оставайтесь!.. Янкец, скажи господину, пусть останется.

— Оставайтесь, — равнодушно сказал ребенок.

— Оставайтесь! — поддержала женщина. — Не оставляйте их одних.

Она исчезла, и вместе с нею исчезли слова. Воцарилось молчание, и в помещении, которое казалось все более и более тесным, почти ощутимо утверждалась печаль. Янкец неподвижно сидел на пороге, старый Блажич смотрел куда-то прямо перед собой, и опять слышалась его песенка:

«Надо бы что-нибудь сказать, — мучительно думал Петер Майцен. — А что скажешь? Что?» Нужные слова не приходили, вместо них появилось хорошо знакомое чувство собственной немощи и бессилия. Он смотрел на Блажича, на Янкеца и удрученно думал, что сейчас сам он слабее старика и даже ребенка.

Он полез в карман за сигаретами и спичками.

«Единственное, что я умею делать в таких случаях!» — сказал он себе с горьким презрением и изо всех сил чиркнул спичкой по коробку.

Старик, вздрогнув, посмотрел на него. Какую-то долю секунды он, казалось, не узнавал его, но тут же пришел в себя и, грустно улыбнувшись, наполнил ему стакан.

— Пейте!.. Пейте!.. Что поделаешь!..

Петер Майцен принял стакан и выпил его почти залпом. Подержал стакан в руке, заглянул внутрь, словно в тонком слое розоватого осадка хотел найти слова бодрости и утешения.

— Да, каждому надо жить, — беззвучно произнес старик. — Каждому надо жить. Каждому!.. И каждому придется умереть. Каждому!.. Что поделаешь, так уж это:

«И чего я не ушел вместе с теткой!» — сказал себе Петер Майцен, но тут же подумал, что уходить некрасиво, некрасиво даже думать об этом. «Но тогда что же мне тут делать? Что сказать старику и мальчику?.. Может, не так уж все страшно. Если б я ушел с теткой, она мне рассказала бы, что, собственно, происходит с молодым Блажичем… И мы встретили бы девушку. Ведь дорога почти наверняка ведет мимо омута. И уж тут пришлось бы ей заговорить. А если кроется здесь какая-то тайна, тетка рассказала бы мне о ней… Да какая может быть тайна? Но даже если она есть, зачем мне всюду совать свай нос? Разве не хватит мне сегодня тайн? И разве мало у меня забот с Темникаром? Достаточно! Он перерос меня, к теперь я его боюсь».