Любен Каравелов - Болгары старого времени

Ненко надел кафтан, вскинул на плечо мотыгу и пошел тропкой по краю луга. Проходя мимо ключа, он замедлил шаги, посмотрел туда и вздохнул. Глянул он и в ту сторону, где работали женщины: оттуда доносились песни и смех. Ему вдруг захотелось подойти к ним, постоять, послушать, пошутить с ними, как делают другие парни. По он тут же устыдился и отбросил эту мысль. «Так вот взять да пойти к ним без всякого дела? Да о чем я говорить стану? Что обо мне люди подумают! Хоть бы еще вместе с кем-нибудь, а то одному! Не пойду!» И он снова зашагал по тропинке. Немного погодя Ненко вытащил из-за кушака кавал {91} 91 Кавал — болгарский национальный инструмент, вид свирели. , который всегда носил с собою, прочистил его орлиным пером, поплевал на пальцы и заиграл. Но как! Нет, это была не обычная игра. Недаром поется в песне: «Кавал дудел-рассказывал» — правда это. Попадались в старину кавалы, которые умели говорить так же понятно, как человек; именно такой был и у Ненко, и говорил он вот что:

Так жаловался кавал. Далеко-далеко разносилась его песня, и поле, только что звеневшее веселыми женскими голосами, затихло и заслушалось. Лишь соловей, заливавшийся рядом в ольховой роще, не умолкал. Его песня ни в чем не уступала песне Ненко; казалось, он только подзадоривал, и кавал говорил все сладостней, все нежнее.

Все, заслушавшись, побросали свою работу. Но никто не внимал ему так, как Райка.

Подойдя, к селу, Ненко перестал играть, и поле снова загудело песнями и громкими возгласами. Но Райка не слыхала их. Она была в каком-то оцепенении, кавал еще пел в ее ушах. Раньше она говорила себе: «Какой красивый, какой статный парень!» — сейчас думала: «Какая песня, какая чудная песня, боже мой!»

Девушки, работавшие у Славчовых, бросили мотыги и уселись на пригорке перекусить. Покончив с едой, они уселись под вербу отдохнуть и поболтать в тени, а Райка взяла кувшин и одна отправилась за водой.

Возле источника никого не было. Райка набрала воды и села возле ключа. Ненко не шел у нее из головы. «Вот тут утром я сидела с Донкой, — вспоминала она, — он попросил напиться, я зачерпнула воды и подала, а сама глянула на него украдкой. И он на меня посмотрел. И словно что-то обожгло мне сердце. Господи, пресвятая богородица, зачем только я на него смотрела! Как от стыда не сгорела, как у меня глаза поднялись!.. Ой, нехорошо как!.. Уж лучше бы мне его вовсе не видать. Не ходить бы сегодня по воду, а то вот теперь сердце жжет, словно раскаленных углей туда насыпали, все стучит, стучит, будто из груди сейчас выскочит… Да что я в самом деле, словно дитя! Ни с того ни с сего думаю да думаю бог знает о чем, будто так уж он мне нужен. Вот возьму да и не буду про него вспоминать. Сейчас вот выброшу его совсем из головы, и все!» И Райка, схватив кувшин и ведро, быстро пошла к своему полю. Но не могла она думать ни о чем другом, кроме давешнего парня, не могла забыть его милого взгляда, его чудной игры. Хоть убей, не могла!

Вечером Ненко долго сидел на завалинке, глядя на ясное, высокое небо. Глаза его, не отрываясь, смотрели на вечернюю звезду, — руки вертели полузавядшую гвоздику, а в голове проносились такие чудные, такие дивные мысли, каких никогда раньше не приходило ему на ум.

До вторых петухов не заснула в эту ночь и Райка.

На другой день Райка и Донка вместе рыхлили кукурузу у Райкиной соседки. Работали они рядом, обе были проворные и ушли далеко вперед, обогнав остальных. Подружки болтали о разных разностях, вдруг Донка вспомнила, что в понедельник обещала Ненко пойти к нему полоть.

— А он тебе родня? Почему ты с ним так вот… разговариваешь? — застыдившись, сказала Райка, притворяясь, будто спрашивает так, между прочим.

— Кто мне бай Ненко? Да он же сын тетки моей, ты что, не знаешь?

— Откуда мне знать, разве я его видела когда-нибудь?

— Да что ж, ты вчера его не видела? Такой статный, красивый.

Райка не ответила и густо покраснела, но Донка как раз нагнулась над мотыгой b ничего не заметила. Подружки говорили уже совсем о другом, и вдруг Ранка опять спросила: