Любен Каравелов - Болгары старого времени

Надо вам сказать, что у копривштицких откупщиков тоже своя «политика»: хваля цветы, они не отрывали глаз от золотых монет. Дедушка Либен имел обыкновение всем показывать свой сад, так что цветы его знало все село.

После всех этих действий Хаджи Генчо сел, а дедушка Либен встал.

— К свадьбе, — промолвил он, — мы дадим: свату (Хаджи Генчо) — сапоги; свахе (бабушке Хаджийке) — лиловые бархатные туфли; невесте — расшитые туфли красного бархата; сестрам и снохам — желтые адрианопольские туфли; остальной родне — кому сапоги, кому башмаки, кому туфли, кому липисканский платок. А вы, сваты, что собираетесь дать?

Дедушка Либен сел, а Хаджи Генчо встал.

— Мы дадим большие дары, — объявил он. — Свекру дадим шелковую рубаху; свекрови — шелковую сорочку с красной каймой; старшим братьям, куму и куме — полотняные рубахи; золовкам и невесткам — полотняные рукава; деверям — шелковые платки или полотняные рубашки; посаженым родителям — ситцевые рубашки или полотняные рукава; цыганам-музыкантам — красные или синие сойотские носовые платки; а для знамени — красный платок. И всем проводарям по носовому платку. Что до приданого невесты, то мы дадим одиннадцать рубашек, не считая той, в которой она пойдет под венец, и той, в которой с мужем ляжет, пять шерстяных платьев, пять юбок шелковых и одну ситцевую, восемь пар рукавов и четыре шитых нагрудника, три кунтуша на лисьем меху и один на овечьем, один кунтуш неподбитый и одну накидку, девять платков головных и двенадцать носовых, одну шубу зимнюю соболью, одну летнюю норковую да одну шелковую накидку, два пояса с филигранью и пряжку, наконец две перинки — одну подстилать, другой покрываться, — одеяло и ковер. И еще разную там мелочь. Но не забывайте, сваты, что у нас большая родня, и каждый наш родственник и приятель тоже подарит девушке что-нибудь.

Произнеся эту речь, Хаджи Генчо окинул гостей полным гордости взглядом, улыбаясь так, словно хотел сказать: «Видите, друзья, как я дочь замуж выдаю? Царское приданое даю за ней!»

— Хорошо, хорошо, сват. Свадьба царская будет, — промолвил дедушка Либен зевая; он уже не слушал елейные речи Хаджи Генчо. — Оставим это. Лучше скажи, чтоб принесли винца, и выпьем за здоровье жениха и невесты.

Кум встал, пошел в другую комнату и вернулся с Павлином. Павлин поклонился Хаджи Генчо и поцеловал ему руку; Хаджи Генчо вынул из-за пояса перстень и подал его куме; та надела перстень Павлину на мизинец. Круглая чаша опять пошла по рукам. Все пили и поздравляли жениха и невесту.

Когда очередь дошла до Хаджи Генчовицы, она взяла чашу, встала, проголосила три раза и промолвила:

— Прошу вас, сват, и тебя, сваха, не браните мою дочку черным словом, не заставляйте ее работать не по силам; не посылайте из дому ночью до первых петухов; учите ее уму-разуму, а коли она в чем вам поперечит, лучше побейте ее, только не браните черным словом, не проклинайте…

— А то еще порчу нашлете, — вмешалась тетка Мина, соседка Хаджи Генчо.

— Да, да, порчу не нашлите, — повторила Хаджи Генчовица и опять проголосила три раза.

Когда убрали со стола, Хаджи Генчо попросил дедушку Либена, чтобы тот велел своим проводарям плясать. Дедушка Либен взмахом руки дал знак двум парням, чтоб начинали. Цыгане заиграли посадник, и парни, уперев одну руку в боки держа платок в другой, начали танец — сперва потихоньку, потом шибче, шибче и, наконец, принялись так скакать, что головой доставали потолок. Наплясавшись, оба сели, и вышла другая пара, потом третья. Напоследок встали дедушка Либен и Хаджи Генчо.

— Посмотрим, осталась ли в тебе хоть капля прежней молодости, сват, — сказал Хаджи Генчо дедушке Либену.

— Э, Хаджи, обо мне не беспокойся: я лицом в грязь не ударю.

Дедушка Либен закрутил усы и вихрем закружился по комнате. Загорелась старческая кровь, жилы надулись, лицо стало, красным, как рак, пот полил градом. Дедушка Либен помолодел по крайней мере лет на тридцать.

Полюбуйтесь, как он вертится на одной ноге и приседает, покрикивая:

— Ха-ха-ха! Хай-де-де-де! Ицу-цу-цу?

Дедушка Либен исполнял старинный посадник со всеми его археологическими подробностями.

— Ты устал, сват. Отдохни немножко, — сказал Хаджи Генчо.

— Что ты, Хаджи! Я только начинаю.

— Ну и молодчина дедушка Либен. Просто юнак из юнаков! — воскликнул копривштицкий торговец ситцем Петко Габа. — Пляшет лучше всякой самодивы.

— Больше не могу, — промолвил Хаджи Генчо, высуня язык.

— Садись, коли так, отдохни, Хаджи, а я попляшу с этим вот сопляком, который смеется над стариками: говорит, что они не выдержат, упадут. Вставай, молокосос, пляши с дедом Либеном, — обратился дедушка Либен к парню с черненькими усиками.