Любен Каравелов - Болгары старого времени

Мученьям дедушки Колю удивляться не приходится: долго жил, оттого и помучиться пришлось. Ужо по пятому году испытал он силу господского кнута, — отведал горечи рабства. Кто интересовался его свободной волей, которую он оставил в утробе матери, выходя на белый свет? От кого мог он услышать о том, что люди рождаются и умирают равноправными? С тех пор как он себя помнил, он знал одно: право в руках сильных и богатых, а труд, муки и страдания приходятся на долю слабых и бедных, на долю рабов! И дедушка Колю примирился с участью, уготованной ему богиней судьбы. Он привык страдать. Привык страдать и терпеть то, что на его глазах терпели все такие, как он: и мать, и отец, и братья, и дядя, и тетка, и крёстный, и вообще все рабы. Он собственными глазами видел, что на свалках растут только плевелы, крапива да белена, и знал, что первых истребляют та ненужностью, вторая жжется, а третья полна горечи и яда. Так разве он виноват, что вырос на свалке?

Еще несколько слов, чтобы дорисовать портрет. Голос у дедушки Колю был тонкий, пискливый. Говорил он протяжно, и при этом казалось — слезы вот-вот брызнут у него из глаз, словно он причитал, оплакивая свое скорбное прошлое, как женщины плачут и причитают у нас на кладбищах.

У дедушки Колю была странная привычка. Куда бы он ни шел, где бы ни находился, губы его все время шевелились. Словно он все что-то шептал. Разобрать нельзя было ни слова; он просто разговаривал сам с собою. Иной раз беседа эта сопровождалась мимикой: то поднимет правую руку с растопыренными пальцами ко лбу, шевеля мизинцем и безымянным, то вдруг сверкнет глазами, словно чем-то удивленный, то, сощурившись, начнет поводить левым усом, то примется вскидывать руку. Я охотно извиняю эту привычку, если она помогала ему отвлекаться от тяжелых воспоминаний!

Дедушка Колю женился еще тридцать лет назад. Хозяйка его, бабушка Перва, была из крепостных того же помещика. Пятнадцать лет у них не было детей, а потом семь лет подряд каждый год рождалось по ребенку. Коли господь начнет посылать, так не станет спрашивать, ни чей ты сын, ни где живешь!.. Из семерых выжили только трое. Остальные померли. «Чем тут мучиться, — говорила бабушка Перва, — пусть лучше туда идут; богу, верно, тоже нужен народ для его помещиков». Не знаю — может, она была права!

Прошу прощения за то, что так долго задерживал ваше внимание на дедушке Колю. Но это, может быть, единственное воспоминание о нем. По крайней мере я не думаю, чтобы имя его поминалось в церкви. Там задаром не поминают, а книг для записи в кредит попы не держат.

Продолжаю рассказ о своих приключениях с баем Гето.

Когда дедушка Колю подошел к нам с предложением своих человеколюбивых услуг, Буланый весь дрожал.

— Ах ты, батюшки! Экая оказия! Скажи на милость! Беда стряслась какая! — запел своим тонким голосом дедушка Колю, подошел к лошади, посмотрел на нее удивленно, прищурился, тихонько присвистнул и покачал бритой головой.

— Порча… Дурной глаз!.. — прошептал он.

— Чтоб ему лопнуть… — сердито промолвил бай Гето, имея в виду глаз батюшки.

Дедушка Колю не видел нашей кем речи со священником; поэтому, услышав проклятие бай Гето по адресу злого глаза, он поднял на моего возницу вопросительный взгляд.

— От встречи с дьяволом не жди добра! — прибавил бай Гето, чтобы ввести дедушку Колю в курс дела, и тотчас плюнул сквозь зубы.

— С каким дьяволом? — блеснув глазами, спросил дедушка Колю, еще более озадаченный этим лаконическим объяснением.

— А с таким! С самим нечистым, что вот здесь жив-живехонек верхом на лошади проскакал, — пояснил бай Гето, беря в руки оба конца разорванной супони. — Со сврачевским попом!

Дедушка Колю, уже поднявший было руку, чтоб осенить себя крестным знамением при упоминании о нечистом, теперь, когда личность последнего была установлена, застыл с поднятой ко лбу рукой.

Поняв, наконец, о ком идет речь, он своим пискливым голосом успокоительно промолвил:

— Э-э-э, братец, вон какое дело! Так что ж ты, коли попа встретил, колена не преклонил?

— И рад бы в рай, да грехи не пускают. Разве успеешь, коли он ровно змей летит!.. Я еще колена не преклонил, а уж Буланый дышло переломил! — ответил бай Гето.

Тут дедушке Колю стало ясно, что надо что-то сделать: удивлением да балясами беде не поможешь. Он опять уставился на Буланого. Тот все дрожал. Тогда дедушка Колю повернулся к мельнице и, приложив руки ко рту трубой, закричал:

— Перва-а-а, Перва-а-а, пойди сюда!