Юлий Крелин: Суета

Ночью оперировали. Иссек я всю аневризму и артерию протезировал веной с той же ноги. Часа два прошло — закрылся сосуд. Тромб. То ли я заузил место стыка артерии и вены, то ли чего еще…

Опять оперировали.

Три раза оперировали.

У нас в сосудистой хирургии такое нередко бывает, а тут и они приобщились. Все обошлось в конце концов. И жизнь спасли, и ногу сохранили. Завел я ребят тогда. Заводные! Еще несколько раз приезжал. Еще несколько операций сделали вместе. Теперь они сами, да, может, и не хуже нашего делают. Во всяком случае, первая обычная больница, где делают такие операции.

Нет-нет — профессиональный интерес подогревает нашу жизнь. Таков, наверное, наш век: жизнь только на этом и может держаться…

Я к ним часто катаюсь. Практически во мне уже нужды нет, да мне здесь приятно. Спокойно. Мне здесь сносно — вот. С одной стороны, я для них большой шеф и учитель. С другой — никто меня не теребит, никакой суеты, сам учусь у них бессуетной жизни. И товарищи они мне, по крайней мере ведут себя так. Я профессор, шеф, а могу себя вести как простой доктор. Тоже сладко.

Да и от домашних сложностей сюда убегаю. Вроде бы какие сложности? Я одинокий мужик уже более десяти лет, детей нет, живу со стариками родителями, — какие сложности? Но это формально. А Галя? Уже три года. Курортный марьяж, как говорится, а вот уже три года и, по-видимому, теперь надолго. Муж у нее не сладок был… наоборот, горький… Ушла она от него. Собственно, я ей теперь муж. Ребенок у матери живет. У ее стариков квартира — об одну комнату. Записался на кооператив — так когда это еще будет. Ждем-ждем — а вот он и жизни конец. Но я еще повоюю. Пожалуй, погорячился насчет близкого конца. А сейчас спасибо Святославу, помог снять квартирку. Вроде бы холостяцкий скворечник, да ждать кооператив теперь полегче. Да, спасибо Эдуардычу. Как ему все удается? Назовем это научно: талант коммуникабельности. Они с тем разведчиком, которого я первым оперировал, чем-то похожи. Возраст разный — хватка та же, железная. Тот полный, седой, глаза серые — светлый. Этот худой, темноволосый, очки притемненные. А глаза одинаково смышленые. Глаза разведчиков. Или, как говорит сам Свет, — пайщиков. Да только не про себя он это говорит и совсем другое имеет в виду. Я у него спросил: ну скажи, каким образом тебе так быстро удалось найти квартиру? А он смеется: «Все мы пайщики — вот и помогаем друг другу». — «Какая же вам корысть?» — спрашиваю. «Значит, есть. Без корысти не разбежишься, можешь быть уверенным».

Разные позиции бывают. А какая корысть у этих ребят? Они сейчас много оперируют. Недавно на больничной конференции докладывали свой материал, уже немалый, много операций настругали, а главный им в конце говорит:

«Все это прекрасно, Лев Михайлович, и я вас поздравляю с успехами, но надо несколько умерить ваши сосудистые подвиги». — «То есть?» Может, и вправду Лев не понял, да только не первый год в больницах работает, наверное, шельма, сразу все сообразил. «Знаете ли, заведующий отделением не только великий врач и отец больным, он еще и администратор. Вы должны деньги считать». — «К сожалению, Матвей Фомич, это совсем нетрудно. Даже моих весьма средних арифметических способностей хватает».

Шутит, каналья.

«Вы не острите. Я ведь говорю вполне серьезно. Вы знаете, что на медикаменты хирургическому больному рубль в сутки положено? А только ваши контрасты для рентгеновского исследования сосудов на один раз — уже пятнадцать рублей. Протез сосудистый — около десяти. А сколько рентгеновских пленок идет на каждого сосудистого больного?» — «Но, Матвей Фомич, ведь полно и таких, которым после простых операций не требуется денег на лекарства. Лежат и ждут, когда швы снимут». — «Так вы почти не кладете простых больных! В том-тои дело». — «Мы никому не отказываем, ни простым, ни сложным». — «Вы плохой администратор, товарищ заведующий! В эти рубли входят и все перевязочные средства больницы, и все рентгеновские пленки, проявители и прочее, все потребности операционного блока. Вы же знаете, Лев Михайлович!» — «А говорите — я плохой администратор. Конечно, знаю, потому и думаю, что на все про все перерасход небольшой». — «Нет, вы не хозяин. Плохой хозяин. Надо не думать, а считать. Ваше отделение за прошедший месяц перерасходовало полторы тысячи».

Я сижу тут же, слушаю и молчу. Что я могу сказать? Во-первых, милые бранятся — только тешатся. А во-вторых, у нас в институте все не так: и денег больше, и дотацию всякую дают в случае чего. Науку все же делаем.