Владислав Реймонт - Комедиантка

Казалось, поражение соперницы должно было бы доставить Янке удовольствие, но Янка еще не была актрисой настолько, чтобы остаться безучастной к страданиям другого и она пошла навестить Майковскую, но там сидел доктор, а директор отчаянно ругался с Росинской. Янка была явно лишней, она повернулась и вышла.

Росинская, Вольская и Мировская без обиняков заявили Цабинскому, что, если Майковская останется в труппе, их завтра же здесь не будет.

Цабинский от них сбежал, но тут же столкнулся с Кшикевичем и Станиславским, те тоже пообещали, что не останутся вместе с Майковской ни одного дня, добавив, что им стыдно состоять в труппе, где публично устраиваются подобные скандалы.

Директор был в отчаянии, ничего подобного он не ожидал; он выкручивался, как мог, давал квитанции в кассу каждому, кто хотел, а увидев Янку, подозвал ее и, чтобы немного загладить вину, сказал:

— Если хотите что-нибудь из кассы, возьмите квитанцию, а то мне пора уходить.

Янка попросила пять рублей; тот, даже не поморщившись, дал квитанцию и побежал к Пепе, но и тут ему не повезло: по дороге на него налетел дебютант со своим кузеном, и за кулисами поднялся такой шум, что публика уже начала беспокоиться.

Когда спектакль закончился, в зале стояла мертвая тишина: ни одного хлопка…

Взяв в кассе деньги, Янка встретила Недельскую. Та шла, с трудом переставляя ноги.

Янка остановилась, чтобы поздороваться, но старуха, грозно посмотрев на нее, прошипела:

— Что тебе надо? ты… ты…

Она сильно закашлялась и, погрозив Янке тростью, потащилась дальше.

Ничего не понимая, Янка погудела вокруг в надежде увидеть где-нибудь Владека, но он так и не появился. Они не встречались с самого утра.

Владек начал избегать Янку. Он пришел к выводу, что лучше иметь дело с обыкновенными женщинами: по крайней мере не надо стесняться, притворяться и постоянно быть начеку. К тому же после скандала Янка по-прежнему осталась хористкой, и мать из-за нее грозила лишить его наследства.

Янка долго смотрела вслед старухе, вероятно, искавшей сына, затем побрела домой.

Янка была больна. Ей казалось, она лежит на дне колодца и из тех глубин, куда ее столкнули, видит то бледно-голубое небо, то совсем черную ночь, мерцание звезд сменялось мраком, — это чьи-то пролетающие крылья заслонили собой свет. В сознании Янки все перепуталось; она чувствовала только, что эти волнообразные колебания, отголоски жизни, хаос, крики, слезы и отчаяние струятся по гладкому колодезному срубу и скапливаются в ее душе, причиняя неизъяснимую боль.

Янке казалось, будто она удаляется все дальше не только от жизни, но и от мечтаний: стоило ей о чем-нибудь подумать, что-то представить, воспроизвести в мыслях образ или понятие, как все тут же рассеивалось и уплывало через какие-то огромные щели, оставляя лишь пустоту и боль одиночества.

Дни тянулись медленно, словно их нанизывали на бесконечные цепи веков; так бывает у тех, кто утратил все, даже надежду.

Янка уведомила дирекцию о болезни, но никто ее не навестил; только Цабинская передала через Вицека, что Ядя скучает по урокам, и ничего больше.

Там играют, учатся музыке, что-то создают, живут! А она лежит, и ее разбитая душа погружена в беспредельную апатию, и стоит ей на минуту очнуться и убедиться в том, что она еще существует, как она тут же снова впадает в забытье, но никак не может забыться совсем — умереть.

Янка, собственно, не страдала физически, у нее ничего не болело — и все же она гибла от внутреннего истощения.

Казалось, весь запас энергии она израсходовала за три месяца театральной жизни, жить дальше уже нечем, и нет сил перенести душевный голод.

В эти долгие дни, в нескончаемые, мучительно безмолвные ночи Янка неторопливо размышляла о жизни и людях, но мрачное и одностороннее восприятие окружающего наполняло ее гнетущей тоской.

— Нет на свете счастья, — шептала она; безжалостная судьба сняла с глаз пелену. Янка прозрела, но было почему-то очень жаль тех прежних дней, когда она ходила в темноте и на ощупь.

— Нет счастья, — повторяла Янка с горечью, и пессимизм женщины, пессимизм сильной натуры целиком завладел ее душой.

Теперь Янка везде видела только зло и подлость.

Как в волшебном фонаре, проходили перед глазами знакомые люди, и она всех без разбора с презрением сбрасывала куда-то на дно, и Владек не составлял исключения: за все время, пока она болела, он лишь один раз удосужился заглянуть к ней. Янка не стала слушать его оправданий и велела немедленно уйти. Теперь она знала его достаточно и впервые поняла, что по-настоящему никогда его не любила.