Джон Пристли - Дядя Ник и варьете

Среди гектаров палаток возвышалось одно-единственное настоящее здание — большой клуб для отдыха, где мы иногда смотрели кинофильмы или предавались развлечениям, к которым несколько месяцев назад я бы и близко не подошел. И вот однажды нам объявили, что в воскресенье, 25 октября, вечером приедут артисты из Вест-Эйда и специально для нас дадут концерт. Те, кто постарше, бывшие кадровые военные, решительно предпочли споры, анекдоты и пиво, но остальные, постояв под дождем в очереди, ворвались в зал, чтобы захватить места на скамейках, тянувшихся за рядами кресел, предназначенных для офицеров. А в самый конец еще до начала набилось сотни две-три неудачников, которым не досталось сидячих мест. Я считал, что мне повезло, так как удалось захватить место на скамейке, но на поверку все обернулось по-другому. Там было устроено нечто вроде эстрады с занавесом, был даже оркестр: фортепиано, две скрипки, контрабас, саксофон, трубы и ударные. Состав был случайный, но для нас после сигналов горна, грязи и мокрых палаток музыка эта звучала удивительно, она словно неслась откуда-то из давно утраченного мира радости и веселья. Мне показалось тогда, что именно музыка вернула меня обратно в наши «Эмпайры» и вызвала радостное волнение, которое пенилось и играло в душе, — я даже слегка презирал себя за то, что мне так мало нужно, чтобы обо всем позабыть и почувствовать себя счастливым, — но потом я понял, что ошибался, что и на этот раз, как и в другие решительные минуты моей жизни, то, чему суждено было случиться, заранее возвещало мне о своем приближении.

Заместитель нашего командира, майор в отставке, пожилой, но подтянутый и несказанно элегантный в глазах таких провинциалов, как мы, вышел перед занавесом и разъяснил, как нам повезло, как талантливы приехавшие артисты с Вест-Энда и как нам понравится их отменное представление. Офицеры зааплодировали, мы затопали ногами, а плотная толпа стоящих сзади засвистела. Не так-то просто было свистом выразить одновременно восторг, недоверие и насмешку, но нашим парням это удалось. Майор хотел было сказать что-то еще, — у него часто бывал такой вид, точно он хочет сказать что-то еще, — но раздумал и не спеша удалился. Тут снова заиграл оркестр под управлением молодого человека, у которого был такой вид, точно он дирижировал Лондонским симфоническим оркестром в Куинз-холле. Молодой человек, естественно, волновался, а я почему-то — еще больше, хотя и с куда меньшим основанием.

Так, мы слушали баритона и «Барабан Дрейка»; затем выступила сопрано и был исполнен вальс из «Тома Джонса»; каскадная пара исполняла комические куплеты из оперетт; а потом еще один комик, обливаясь потом, порадовал нас репризами и плоскими шутками; за ним щелкала пальцами американская звезда рэгтайма с огромным ртом и хриплым голосом, а под конец молодящийся старичок с завитыми волосами пел модные дуэты с хорошенькой невысокой блондинкой. Только это была не просто хорошенькая блондинка. Это была Нэнси Эллис. Как только они начали петь, я сразу же принялся работать локтями и плечами, чтобы протолкнуться к выходу. Не стану утверждать, что спокойно и хладнокровно принял решение повидать ее и поговорить. Слепой, непреодолимый импульс заставил меня силой пробивать дорогу к ней. Мне и в голову не приходило, что она не пожелает меня видеть. Никаких разумных соображений для меня не существовало, в противном случае я никогда бы до нее не добрался. Выйти из здания было трудно, но еще труднее оказалось попасть в него обратно через заднюю дверь, служившую артистическим выходом. Шел сильный дождь, я промок насквозь, по лицу с фуражки текла проклятая синяя краска. У задней двери стоял хорошо защищенный от дождя ненавистный военный патруль. Мне тут же велели убираться, однако я заметил поблизости машины, которые, вероятно, должны были везти артистов обратно в Вест-Энд; в моем жалком положении эти машины показались мне верхом роскоши и великолепия. Я спрятался за ними от патруля и издали следил за освещенным подъездом, надеясь улучить момент и нырнуть в клуб. Время шло, дождь лил не переставая; патрульные куда-то отошли, видимо, чтобы покурить без помехи. Это был мой единственный шанс, я не упустил его и ринулся в открытые двери. За ними оказался короткий коридор, который куда-то поворачивал. Вокруг никого не было, и мне показалось, что за поворотом слышны голоса. Я рискнул добежать до конца коридора и заглянул за угол: там было много людей, в том числе несколько офицеров. Все куда-то спешили, суетились или просто болтались за сценой. Я вернулся назад и, заметив, что двери открываются внутрь, спрятался за ними. Коридор, видно, лишь недавно пристроили к главному кирпичному зданию, он был из теса, который шел на строительство армейских казарм, и за дверью стоял запах сырых опилок и креозота, так что я чуть не расчихался; дождь не то забрасывало сюда ветром, не то он просачивался сквозь щели и дырки от сучков. Я промок до нитки, по спине противно текли холодные струйки; от холода меня уже сводило судорогой. Но отсюда я мог видеть всех, оставаясь сам невидимым, и я знал, что Нэнси непременно пройдет мимо, так как другого пути нет.