Джон Пристли - Сэр Майкл и сэр Джордж

— Ничего не понимаю, — сказал он миссис Дрейтон. — Если министерство хотело от него избавиться — и это мне вполне понятно, — почему же его не отправили обратно в Комси, где он был перед уходом в министерство?

— Но он предпочитает служить в Дискусе. — Голос ее звучал ласково, очарование Кемпа все еще действовало. — Он мне сам сказал.

— Да, он и мне сказал. Мало ли что он говорит. Безответственный человек. Нет, мне это и непонятно, и не по душе. Но с министерством я говорить не намерен. Надо выяснить с тем, кто явно стоит за всей этой кемповской историей, а я знаю, кто это. Джоан, позвоните в Комси, скажите, что я хочу поговорить с сэром Майклом Стратерриком по срочному делу.

Но в Комси ответили, что сэр Майкл сейчас отсутствует.

— Вечно одно и то же! — Сэр Джордж чувствовал, что срывается на крик, по ему было не до того. — Каждый раз, черт побери, как мне надо с ним поговорить, он уходит до конца дня. И что он только делает после ленча, не понимаю!

В ту самую минуту, когда сэр Джордж задавал этот вопрос на Рассел-сквер, сэр Майкл в Хемпстеде сидел на кровати сэра Джорджа с галстуком в одной руке и сигаретой в другой, соображая, стоит ли ради глотка виски с содовой спускаться вниз, в столовую. На соседней кровати Элисон, супруга сэра Джорджа, лежала голая под шелковым покрывалом, чей розовый цвет был немного светлее цвета ее щек, раскрасневшихся от любовной игры. Природа не поскупилась, создавая эту мощную красивую женщину, которая в обществе умела держаться так надменно, что большинство мужчин считали ее лишенной всякого темперамента, тогда как на самом деле она была чувственной и страстной. Именно по этой причине сэр Майкл и оказался тут: он любил романы, подперченные такими контрастами и противоречиями, любил срывать плоды там, где другие мужчины видели только крепость в пустыне.

Сейчас, нерешительно медля, с галстуком в руке, он понял, что ведет себя не слишком разумно. Ему удалось высвободиться из ее благодарных, но еще совершенно бездумных объятий, пробормотав, что ему надо торопиться куда-то по делу Комси, и стал одеваться с нарочитой торопливостью. Но вдруг он устал притворяться, хоть и чувствовал, что сейчас вызовет те комментарии, которые больно ранят мужчину, когда он и на самом деле выдохся, устал и очень уязвим. Все они одинаковы, кроме совершенных дурочек: все они обижаются, чувствуют, что их чем-то унизили, даже предали, оттого что за вспышкой страсти не последовали излияния в преданности, эмоциональные и духовные гарантии верности. И после того как страсть утихает и уже кажется им только хитрой мужской уловкой, они злобно выпускают когти и не вслепую, а с безошибочной интуицией вонзают именно в самые незащищенные, легко ранимые изъяны в броне мужского самолюбия и самоуважения. Вот и опять он сам напросился на сцену.

— Нет, наверно, я сошла с ума… — начала она.

— Дорогая моя Элисон, мы оба сошли с ума! — Легкий тон светской комедии. — Не хотите ли выпить?

— Нет. Впрочем, да, раз вам без этого не обойтись. Только прежде чем идти вниз, завяжите галстук и наденьте пиджак. Правда, в доме никого нет, но вас могут увидеть в окно.

Он поймал себя на том, что спускается вниз крадучись, и, раздосадованный собой, зашагал внушительно и с достоинством — так, вероятно, ходил по своему дому сам сэр Джордж Дрейк, даже когда супруга отвергала его робкие домогательства. Но хотя сэр Майкл надел галстук и пиджак, башмаков на нем не было, и он сразу понял, что неосмотрительно шагать внушительно и с достоинством в одних носках. Вытащив из подошвы какую-то кнопку и проклиная все на свете, он проскакал на одной ноге в столовую — унылую, тесную комнату в коричневато-зеленых тонах, где витали призраки всех неудачных званых обедов. И, щедро наливая себе виски сэра Джорджа, сэр Майкл подумал, что по этой столовой сразу было видно, и откуда родом Элисон — с шотландского приморья, и где воспитывалась — в университете Сент-Эндрюса.

Но в спальне все осталось как было.

— Да, я сумасшедшая, — повторила Элисон, цепляясь за свою же реплику, и явно в том же настроении. — Смотрю на вас и не понимаю, как я могла вообразить, что вы того стоите!

— Но я и не притворялся, что я того стою, — впрочем, непонятно, что вы этим хотите сказать?

Она игнорировала его вопрос. Пока он ходил за виски, она сочинила целую речь, не допускавшую никаких перебивок.

— По правде сказать, вы хотя и горец, но дутый любовник. Да, признаюсь, сначала вы кажетесь очень привлекательным. Но и это не вы. Какой-то предок восемнадцатого века, какой-то пылкий романтик, темноглазый якобинец, проигравший бой, оставил вам в наследство это изборожденное страстями лицо, это выражение глаз, как оставляют в наследство табакерку или серебряный кубок. А нам, женщинам, так хочется знать, что за этим кроется, — вот и приходится и раз, и другой ложиться с вами в постель, прежде чем мы наконец признаемся себе, что за этим абсолютно ничего нет, кроме желания провести с женщиной часок после ленча, не беря на себя никакой ответственности. Не скажу, что вы в этих делах плохи, но желания ваши диктуются вовсе не честной страстью, а, скорее, тщеславием.